«Продолжай же!»
«Немного терпения, Предводитель. Ты вступил в Багдад с триумфом, и ты вновь вошел в Багдад и встречен был бесчестьем, на какое только способна изобретательность врага. Это — великий урок.»
«Согласен.»
«Он учит по достоинству ценить пустоту и низость ближних.»
«Увы, и это верно.»
«Рад, что ты видишь дело в том же свете. Во взгляде таком — мудрость.»
«Несчастный мудреет поневоле.»
«Слова и вера хороши, как побужденье к действию. Я уж говорил, нужен компромисс. Я решился, очередь твоя. Задумано, что завтра Алрой должен умереть мучительнейшей из смертей — быть казненным посажением на кол.»
«О-о-о…»
«Даже присутствовать при сем есть пытка нестерпимая. Чем важнее жертва, тем сильнее ужас, охватывающий толпу.»
«О, Бог на Небесах!»
«Зрители, глядя на предсмертные корчи несчастных, словно теряют разум, и необъяснимая сила влечет их на лобное место, и кровь стынет в их жилах, и многие умирают вместе с казнимыми. Я свидетельствую, как врач.»
«Молчи, мне слишком тяжело.»
«Судьба Ширин…»
«О, нет! Только не это!»
«Не забыто, что она дочь халифа, и посему жизни ее лишит милосердный топор. Тонкая шейка не задаст труда палачу. Что до Мирьям, то она объявлена еврейской ведьмой, и удел ее — сожжение живьем.»
«Поверить невозможно! Дьяволы! Когда я был в силе, я щадил слабость! Какое горе!»
«Довольно причитаний, Алрой! Я говорю о том, что было задумано, а не о том, что неминуемо. Я вмешался в ход дел, я потрафил победителю, я пошел на компромисс!»
«Каков он?»
«До смешного прост. Для умницы Алроя — сущая безделица.»
«Прошу, будь краток.»
«Феерический твой взлет столкнул дух мусульман со стези обычной, победа над тобой не рассеяла туман, окутавший их души. Я заметил это и употребил на пользу. Проливши кровь твою, они лишь жажду мести утолят, но не смоют пятен со своих знамен и не изгонят страх из растревоженных голов. Колебанья в вере, как неурожай и голод, чреваты бунтом черни и раздорами владык. Себя спасая, поможем растерянным врагам. Вернется в равновесие опасно накрененный ум, коли истолкуем твой триумф дьявольским потусторонним действом. А если скажем, что колдовством приворожил Ширин, то в этом они узрят вожделенное оправдание дочери халифа. Вот план, который выведет правоверных из лабиринта, а тебе сохранит жизнь и вернет свободу.»
«План — да, а воплощение его?»
«Это легко.»
«Вразуми.»
«Завтра в полдень тебя доставят к самому Арслану. Средь приближенных узнаешь многих, кто был в окружении твоем. Тебе предъявят обвинение в сношении с дьяволом. Признайся в этом.»
«Что еще?»
«Пустяк. Тебя спросят о принцессе. Скажи, что сердце ее завоевал колдовскими чарами.»
«Так, так, продолжай.»
«И главное. Чтобы развеять страхи новой власти, обратись к соплеменникам и патетично заяви, что твоя Божественная миссия есть ложь, тобой изобретенная.»
«Отлично. Что следует за этим?»
«Сказанное составляет суть, которую ты облечешь в понятную исмаильтянам форму. Притворно отрекись от иудейской веры и восславь Пророка. Тебя отпустят на все четыре стороны и позволят взять с собой твои сокровища.»
«Такова цена свободы? Никогда! Ни на йоту не уступлю! Умру под пытками, но не приму сей компромисс! Он смердит твоим презреньем к Богу и Его народу. Прощаюсь с тобой, искуситель, жалею, что прежде повстречался. Низость и подлость — не моя тропа. Алроя предали, но сам он не предаст!»
«Не делать никаких уступок, сидя в западне, — не знак ума. Это ли твоя тропа?»
«Комромисс есть половинное согласие с врагом. Довольно, не продолжай, оставь меня!» — добавил узник.
«Будь мы во дворце, я б так и поступил. Сердце истиного друга умеет охлаждать горячность резких слов.»
«Я Богом помазан, и это — судьба. Смерть моя не осрамит жизни моей.»
«Мирьям?»
«Бог не оставит ее, как она не оставляла Его.»
«Ширин?»
«Ширин! Ради нее одной готов принять смерть лютую. К ней не пристанет клевета, будто полюбила трусливого раба, самозванца безумного, гнусного предателя и колдуна-чаровника. Своею жизнью я мир осветил. Душу Ширин согрел любовью. И умру, величьем ослепляя, как жил и как любил!»