– До свидания, дядя.
Давид смотрел вслед удалявшейся фигуре Бостиная. Горечь сменила насмешку в глазах. Он с размаху уселся на диван, закрыл лицо руками. Затем вскочил. Как зверь в клетке, долго метался по залу взад и вперед. Устал, облокотился на колонну. Сдавленным голосом заговорил с собой.
“На сердце беспокойно, душа полна печали. Что значит этот мир вокруг меня, и кто я в нем? Тучи черные повисли надо мной. О, Бог всемогущий, смилостивься, рассей тьму!”
“Порой мне кажется, я – сердцевина, средоточие безумия, что царит повсюду. Быть живым – еще не значит жить. Дышать, есть, спать, просыпаться и вновь вступать на бесконечный круг. Так день за днем. Существование, лишенное надежды. Дух угнетенный шепчет: “Смерть лучше этой жизни!” Негодная подсказка!”
“Дьявол, прочь из сердца! Не запятнаю деяньем мерзким царственный древнейший род, который права не имеет во времени растаять, как сон простой. Однако тревога затопила душу”.
“Фанфары, что трубили наш позор, пусть позовут на бой! Бог всемогущий, молю, оставь мне только две тропы – к победе или к смерти. Вожделею славы царя Давида, а нет – так умереть, как царь Саул”.
“Зачем живу я? Не к громогласным косноязычным трубам я обращаюсь, пусть тихий ясный шепот сердца мне ответит. Не вскормил ли я своим воображеньем опасных призраков, что поселились в голове моей и отравляют мозг ложным понятием о жизни, красоте и славе? Ослепленный, я бреду на ощупь и, очнувшись, вижу эти стены дома рабства! Сердце, почему молчишь?”
“Бог моих отцов великих! Позволь сказать Тебе, что вслед поколениям не лучших сынов их, явился тот, кто неколебимо верен Синая заветам и не страшится предстать перед лицом Твоим и исполнить Твои наказы до конца”.
“И если неизменна воля Твоя беречь Израиль, молю, не мешкай ее исполнить. Взгляни, достойно ли очей Твоих существованье жалкое избранников? Когда-то смолкли арфы наших предков, оплакивавших на берегах рек Вавилонских утрату горькую Сиона. Много горше нынешние бедствия народа Твоего”.
“Худшее из бедствий – смиренное терпение. На эфемерных ангелов осталось уповать, что сберегут заместо нас Ковчег Завета. К счастью, явился в мир безумец, чья вера чистая с желанием неукротимым вкупе составят силу, готовую свершить мечту. Встречаются болезни, от которых нет средства, кроме безрассудства”.
“О, кажется, я ухватил край нити мыслей, запутанных в клубок. Несовместна мечта о славе с великою печалью. Я должен обозначить путь свой средь множества чужих дорог. Любовь и красота, и красота любви, кокетство и улыбки женщин, и речи мудрые мужей достойных, суета страстей пустейших, и нега роскоши – утехи не моей судьбы. Я – Алрой, потомок царственного рода. Мечта и цель моя – вершина власти. Царский жезл не предназначен для рабски протянутой руки. Мне не вкусить отрады на приготовленном сегодня празднике самодовольства. Зато я знаю твердо – настало время поворотного деянья!”
“Отцы народа моего! Пусть слишком многим из потомков ваших приятен запах гнили, и мило сердцу злато, что добыто на величие в обмен. Я не таков! Не посрамлю Израиль! И если голове моей корону царя Давида носить не суждено, то головы самой мне не сносить тогда!”
– Не говори так, брат мой!
Давид обернулся. Перед ним стояла сестра его Мирьям. Лицо ее – красоты небесной.
– А, Мирьям! Ты умеешь изгонять из души мрачных призраков и разрешать сомнения? А если нет, то зачем ты здесь?
– Зачем я здесь? Но ведь и ты здесь! Брат, прошу, приходи скорей на торжество, оно наше и твое. В саду у фонтана я срезала лучшие цветы, сплела их, развесила по стенам, как принято у нас в дни радости. Лампы зажжены. За воротами ждут девушки, они поднесут тебе мантию, приличествующую новому твоему положению. Брат, поторопись на праздник – наш и твой.
– Что мне праздновать?
– Да разве не в твою честь дом и сад украшены гирляндами, цветами, лампами, огнями? Разве не является сегодня к нам новый Предводитель? Почти царь!
– Царь без царства.
– Без царства, но не без лучших атрибутов царства – богатства и подданных.
– Подданные? Рабы, братство рабов!
– Кем быть нашему народу – на то воля Бога, а мы поклонимся с трепетом.
– Я не стану кланяться, не буду трепетать.
– Смолкни, Давид! У Бога не в чести те, у кого шея не гнется. Он карает чрезмерно гордых духом.
– Такие покорили Канаан!
– Милый брат! Ты пребываешь в тревоге за всех нас, за судьбу Израиля. Я пришла, чтоб приручить демонов в удрученном сердце. Кем мы были прежде – то чудный сон. Кем станем в будущем – это светлая надежда. А кто мы в настоящем есть? Главное – мы есть. Сейчас я разумею только нас с тобой. Твое мимолетное объятие, твоя редкая улыбка мне дороже благородства крови, пышности садов, роскоши палат.