“Слова и вера хороши, как побужденье к действию. Я уж говорил, нужен компромисс. Я решился, очередь твоя. Задумано, что завтра Алрой должен умереть мучительнейшей из смертей – быть казненным посажением на кол”.
“О-о-о…”
“Даже присутствовать при сем есть пытка нестерпимая. Чем важнее жертва, тем сильнее ужас, охватывающий толпу”.
“О, Бог на Небесах!”
“Зрители, глядя на предсмертные корчи несчастных, словно теряют разум, и необъяснимая сила влечет их на лобное место, и кровь стынет в их жилах, и многие умирают вместе с казнимыми. Я свидетельствую как врач”.
“Молчи, мне слишком тяжело”.
“Судьба Ширин…”
“О, нет! Только не это!”
“Не забыто, что она дочь халифа, и посему жизни ее лишит милосердный топор. Тонкая шейка не задаст труда палачу. Что до Мирьям, то она объявлена еврейской ведьмой, и удел ее – сожжение живьем”.
“Поверить невозможно! Дьяволы! Когда я был в силе, я щадил слабость! Какое горе!”
“Довольно причитаний, Алрой! Я говорю о том, что было задумано, а не о том, что неминуемо. Я вмешался в ход дел, я потрафил победителю, я пошел на компромисс!”
“Каков он?”
“До смешного прост. Для умницы Алроя – сущая безделица”.
“Прошу, будь краток”.
“Феерический твой взлет столкнул дух мусульман со стези обычной, победа над тобой не рассеяла туман, окутавший их души. Я заметил это и употребил на пользу. Проливши кровь твою, они лишь жажду мести утолят, но не смоют пятен со своих знамен и не изгонят страх из растревоженных голов. Колебанья в вере, как неурожай и голод, чреваты бунтом черни и раздорами владык. Себя спасая, поможем растерянным врагам. Вернется в равновесие опасно накрененный ум, коли истолкуем твой триумф дьявольским потусторонним действом. А если скажем, что колдовством приворожил Ширин, то в этом они узрят вожделенное оправдание дочери халифа. Вот план, который выведет правоверных из лабиринта, а тебе сохранит жизнь и вернет свободу”.
“План – да, а воплощение его?”
“Это легко”.
“Вразуми”.
“Завтра в полдень тебя доставят к самому Арслану. Средь приближенных узнаешь многих, кто был в окружении твоем. Тебе предъявят обвинение в сношении с дьяволом. Признайся в этом”.
“Что еще?”
“Пустяк. Тебя спросят о принцессе. Скажи, что сердце ее завоевал колдовскими чарами”.
“Так, так, продолжай”.
“И главное. Чтобы развеять страхи новой власти, обратись к соплеменникам и патетично заяви, что твоя Божественная миссия есть ложь, тобой изобретенная”.
“Отлично. Что следует за этим?”
“Сказанное составляет суть, которую ты облечешь в понятную исмаильтянам форму. Притворно отрекись от иудейской веры и восславь Пророка. Тебя отпустят на все четыре стороны и позволят взять с собой твои сокровища”.
“Такова цена свободы? Никогда! Ни на йоту не уступлю! Умру под пытками, но не приму сей компромисс! Он смердит твоим презреньем к Богу и Его народу. Прощаюсь с тобой, искуситель, жалею, что прежде повстречался. Низость и подлость – не моя тропа. Алроя предали, но сам он не предаст!”
“Не делать никаких уступок, сидя в западне, – не знак ума. Это ли твоя тропа?”
“Компромисс есть половинное согласие с врагом. Довольно, не продолжай, оставь меня!” – добавил узник.
“Будь мы во дворце, я б так и поступил. Сердце истинного друга умеет охлаждать горячность резких слов”.
“Я Богом помазан, и это – судьба. Смерть моя не осрамит жизни моей”.
“Мирьям?”
“Бог не оставит ее, как она не оставляла Его”.
“Ширин?”
“Ширин! Ради нее одной готов принять смерть лютую. К ней не пристанет клевета, будто полюбила трусливого раба, самозванца безумного, гнусного предателя и колдуна-чаровника. Своею жизнью я мир осветил. Душу Ширин согрел любовью. И умру, величьем ослепляя, как жил и как любил!”
Хонайн взял факел, приоткрыл дверь. На пороге появилась закутанная в плащ женская фигура. Вошедшая упала на колени, обхватила руками ноги ошеломленного Алроя, губами прижалась к его руке. Он вздрогнул, цепи зазвенели.
“Алрой!” – воскликнула коленопреклоненная.
“Чей это голос?” – вскрикнул Предводитель изгнания, – “Словно давно слышанная музыка. Поверить невозможно! Ширин?”
“Они называют меня твоею несчастной жертвой”.
“Видеть здесь тебя – казнь хуже посажения на кол! Страшусь встретить твой взгляд. Зачем тут факел? Пусть судьбы наши черные сольются с тьмой непроницаемой, и та поглотит их”.