Тогда, в принципе, не жалко, только настоящие ценители искусства могут восхищаться картинами Поллока, которые тот продавал в начале сороковых Пегги Гугенхайм за сто пятьдесят долларов, а через семьдесят лет их оценивали уже в сотню миллионов. Кусок холста, раскрашенный кое-как, не стоил и тех ста пятидесяти, по моему мнению. Кто знает, возможно, Ашши почистила мою реальность от всякого мусора.
Видно было, что одни искорки моргали с большей частотой, чем другие. Постепенно они синхронизировались, кроме одной – она никак не желала гаснуть и вспыхивать так же, как другие. Уриш и такое предвидел, нужно было заменить кристалл другим. Но другого-то как раз у меня не было.
- Давай, дорогуша, сделай что-нибудь, - Ашши нахмурилась. – Не могла же я в тебе ошибиться.
Я тоже не мог, эта последняя красная искра вела себя совершенно не так, как должна была. Она словно издевалась, подмигивая нам совершенно не в такт. Посмотрел на кота, это уже на уровне рефлекса было, если что-то идет не так, надо понаблюдать за эр-асу. Спокоен – значит, ничего опасного для его кормильцев нет, нервничает – вот тут как раз время для паники.
Кот был совершенно спокоен. Более того, он потянулся, выгнув спину, потом подошел к шикарному чемодану Ашши и начал точить когти, как обычный домашний питомец. Хваленое кевларовое покрытие расползалось под его когтями, словно обычный пластик. Что же в этой искорке такое знакомое?
На память пришел только один символ, вот его я и создал. И словно треугольной стеной, окружил моргающий огонек.
Вспышка. Сознание возвращалось какое-то время, я сидел на холодном каменном полу, в центре сложного белого рисунка. Никого из моих спутников поблизости не было, более того, метрах в десяти пространство превращалось в туман. Не просто свет так падал, или не хватало освещения, там не существовало ничего.
Неужели удалось войти в систему? Я попробовал пошевелиться. Руки-ноги слушались, ничего не болело, привычно попытался наложить защитную схему, но белые символы эме-галь, возникая, вспыхивали и тут же исчезали. Непривычное ощущение.
- Бесполезно, - раздался голос из того места, где не было ничего, и на свету проявился маленький дракончик. Он забавно взмахнул крыльями, пытаясь усесться на то, чего нет, потом дунул огнем, и под его лапами проявился пол. Дракончик приземлился, потоптался на месте и превратился в низенького бородатого старика – с изрытым глубокими морщинами лицом, узловатыми артритными кистями, лысиной на весь череп. Одет был старик в какой-то серый балахон.
- Не обращай внимания, - он сощурился, разглядывая меня, - каждый сходит с ума по-своему. Вот ты, Марк, как любишь?
- Вообще-то, - осторожно ответил я, - хотелось бы узнать, куда я попал. А потом уже в себе копаться.
- Справедливо, - дедок хмыкнул. – Ты в системе. Не знаю, как тебе удалось, но ты сюда попал. Этого не должно было случиться. Тебе повезло, и в то же время не повезло.
- А остальные?
- С этим сложнее, - старик ласково улыбнулся. Вообще настроение и выражение лица у него менялось чуть ли не каждую секунду. – Третий символ, Марк, не стоило его вообще вставлять в общую схему. Как думаешь, что он значит? Эта непонятная закорючка, которой ты сначала нарушил движение энергии, а потом, заблокировав управляющий элемент, вообще все испортил? Да что там, наверняка не знаешь. В нашем языке нет четкого сопоставления звуков и символов, как ты уже успел заметить. Один и тот же знак в разное время, в разных местах и у разных людей может означать совершенно разные вещи, потому что алфавит – двумерный, а у эме-галь минимум четыре измерения. Ты поставил предохранитель, который позволяет, если перемещающий контур нарушен, произвольно изменять последовательность действий.
- Не понимаю?
- Сто тысяч лет, Марк. Ты перенес всех на сто тысяч лет. В изначальный мир.
- И где они?
- Очевидно, мертвы, - старик сочувственно покачал головой. – Первая волна была лишь подготовкой, теперь в этой галактике не любят людей. Точнее говоря, им больше нет там места.
- А другие миры?
- Того мира, который ты помнишь, уже не существует. Наверняка ты изучил кристалл, знаешь, что Оранжевая звезда порождает разницу во времени, которая увеличивается по экспоненте. Изначальный мир остался почти там же, где и был, сто тысяч лет для него не срок, а остальные существенно от него оторвались. Разрыв уже составляет сотни триллионов лет, черные дыры исчезают, мертвое пространство готово превратиться в ничто.