— Вот вам еще пример равнодушия, — показывая на экран, с горечью заметил профессор. — Раньше она и не мечтала, что будет выступать перед аудиторией в миллионы зрителей. Такая огромная честь! А ей все равно — пришла с книжечкой, как в обычную радиостудию.
Лева усмехнулся. Когда‑то он — пострадал за изобретенную им радиошпаргалку, которой даже попользоваться не пришлось. А тут всенародно демонстрируется примитивнейшая техника — жалкая шпаргалка, будто так и надо. Сидят у телевизоров школьники, думают: почему им не дают отвечать по шпаргалкам, когда взрослая тетя не выучила урока и ей ни капельки не совестно?
Все это Левка высказал вслух и заявил, что, по его мнению, данная система непедагогична. С ним согласился начальник автобусного парка. Дело в том, что у него есть сын.
- …Человек понимающий, двенадцати лет от роду. Так вот он тоже удивлялся. Почему, мол, мне не дают выступать на школьном вечере и читать стихи по книжке, если так делают настоящие артисты? Хотел было я оправдать их: дескать, люди занятые, учить слова некогда, — да вспомнил, что у артистов это основное дело, и промолчал.
Директор, человек с бледным, одутловатым лицом, высвободился из окна чуточку передохнуть — и сказал, что сосед его поступил правильно. Опять‑таки непедагогично говорить двенадцатилетнему парню худое об артистах. Пусть он берет пример с настоящих мастеров–тружеников. Артисты–чтецы наизусть читают весь вечер, скажем, главы из "Войны и мира".
— Не заглядывают в шпаргалки, как эта… — директор взглянул на экран, но певица уже исчезла.
"Не только чтецы знают текст наизусть, — подумал Женя, — но и все актеры драматических театров". К сожалению, встречаются еще нерадивые вокалисты, недостаточно внимательные к зрителям. Может быть, в этом виновато радио, где они привыкли выступать с книжечками в руках. Потом с ними же вылезли и на концертную эстраду. "А по мне, — размышлял Журавлихин, — если ты вышел к зрителям, уважай их, честно смотри им в глаза, а не опускай очи в шпаргалку. За это даже школьникам достается".
Тут он припомнил шпаргалки и у себя в институте, но не только на экзаменах — явление довольно редкое, — а на комсомольских собраниях. Выйдет на трибуну какой‑нибудь начетчик и шпарит свою речь по бумажке, боится — слово не то вырвется. Выступает как на Ассамблее, а не среди своих же ребят, комсомольцев. Читать простительно отчетный доклад, с этим Женя еще мог согласиться. А в бытность свою пионервожатым возмущался, что даже ребят научили выступать на сборах по бумажкам. Еле отучил.
Передача подходила к концу. С точки зрения постоянных телезрителей, в ней не было ничего особенного, концерт как концерт. Его могли слушать и дети и взрослые, причем без особого удовольствия. Не то было с Зиной. Как и многих, ее раздражала записная книжка певицы, равнодушие к аудитории и репертуару. Эту артистку слышала она по радио, причем в различных жанрах: оперы, оперетты, современного романса. Певица исполняла и песни народностей, причем на любом языке, из которых, вероятно, ни одного не знала; пела частушки, песни для самых маленьких — о зайчиках и рыбках. Все это было Зине известно, но сейчас ее занимала лишь сама картинка, на которой различались мельчайшие детали, вплоть до блестящих ногтей артистки и даже искусственной родинки на щеке. Видно было четко, ярко, как в хорошем кино, и Зина не могла отделаться от ощущения волшебства — она видит Москву.
Студенты, а особенно Лева, радовались, этому, но не могли полностью разделить ее восторга. Придирчиво они смотрели на экран. При чем тут волшебство, когда, скажем, шалит синхронизация или звуковые сигналы пролезают не туда, куда положено? Чуть заметные темные полосы, появляющиеся на экране при высокой ноте певицы, заставляли озабоченных конструкторов переглядываться и думать о настройке соответствующего элемента в приемнике.
Но вот концерт закончился, и гости разошлись по своим каютам.
Скоро должен был включиться "Альтаир". Неужели на этот раз его не удастся принять? Неужели он уплыл так далеко?
Но страхи оказались преждевременными. Телеглаз "Альтаира" показал, что делается сейчас на палубе.
Совсем молоденькие девушки вытащили на корму теплохода старенький патефон и наслаждались танцами. Они даже забывали менять иголку, патефон шипел, подхрипывал. Но что до этого? Им хорошо, весело.
— Чего это они с утра пораньше? — удивился Митяй.
Женя презрительно хмыкнул.
— Отдыхают. Со страшной силой…
— Ты не прав, Женечка, — вступился за них Лева. — Не умеешь танцевать, вот и завидуешь. Часок–другой хорошо размяться. Приятно.
На экране были видны три пары девушек, партнеров–мужчин у них не оказалось. Танцевали молча, с каменными лицами, будто занятые тяжелой работой, и в этом не было ничего удивительного, — на любой танцплощадке можно видеть застывшие, ничего не выражающие лица. Дело привычное, выполняется автоматически. Какие же тут эмоции!
Митяй прибавил громкости, но, кроме хрипа патефона, слышно ничего не было. Девицы будто в рот воды набрали. Не везет Митяю. В прошлый раз он ждал хоть словечка от влюбленных, а сейчас появились танцующие. Ясное дело, те и другие молчат. Попробуй узнай, где сейчас идет теплоход с "Альтаиром"!
Кончилась пятиминутка. Лева выключил телевизор и, повернувшись к Жене, спросил не без лукавства:
— Заметил, Женечка, что одна из них очень похожа на Надю? В пестром платье, миленькая такая.
— За это сравнение я бы на месте Нади обиделся. Уверен, что у твоей "миленькой" ничего, кроме танцев, в голове не осталось. Все перешло в ноги. Женя всегда возмущался, когда дело касалось столь легкомысленного занятия. — У нас в институте такие тоже встречаются. Разговариваешь с ней и чувствуешь, что она простого русского языка не понимает, смотрит на тебя отсутствующим взглядом, думает, где бы ей сегодня потанцевать. Ведь есть девчонки, которые в неделю четыре–пять вечеров отдают танцам. Когда же им читать? Некогда.
Прошел еще час, включился "Альтаир". Опять танцующие, опять те же самые три пары. Девицы скучно передвигали ногами, на лицах невозмутимость.
Когда наступила третья пятиминутка, положение несколько изменилось: девицы танцевали по очереди с вихляющимся парнем; модная прическа, прилизанные космы закрывали шею до самого воротника. "Ходят еще пошляки по нашей земле!" У Жени наметанный глаз, распознает их сразу — и не только по костюму, по манере держаться, а по самой сущности, пустой и циничной. Это они, выходя на вечернюю прогулку, называют наши улицы "бродвеями", "стритами" и "авеню". Они в любом месте, под любую музыку танцуют "стилем". Это их обезьянья манера.
Опять включился "Альтаир". Митяй ходил к Афанасию Гавриловичу, сейчас пришел вместе с ним и спросил:
— Танцуют?
Женя молча указал на экран. Ничего не изменилось.
Чуть ли не до самого вечера продолжалось это скучное занятие, и Женя думал, что оно чужое, тупое и бессмысленное. К сожалению, им увлекаются многие, в ущерб книге, театру, спорту. Странное поветрие!
Глава 3
В ЭТО ВРЕМЯ ПОД МОСКВОЙ…
Опыт и особое чутье исследователя не обманывали Пичуева. Он понимал, что приехал на аэродром не в обычный день. Готовились серьезные испытания. Все говорило об этом — и несколько "ЗИМов" у ворот, и суетливая беготня молодых техников. Озабоченные гости — наверное, представители смежных институтов нетерпеливо поглядывали на часы.