Наконец возле одного из двигателей Пичуев увидел Пояркова. Из‑за спины Дерябина, шедшего впереди, трудно было рассмотреть лицо конструктора, которого так жаждал встретить еще один представитель еще одного исследовательского института. Пичуев понимал, что эта встреча пока не обещает ничего хорошего, а потому замедлил шаги и стал наблюдать издали. Дерябин должен был подготовить почву.
Поярков, по–бычьи наклонив голову, решительно двинулся к нему и начал без обиняков:
— Не ожидал от вас, Борис Захарович, не ожидал! Зачем понадобилась еще одна аккумуляторная батарея?
Дерябин хотел было объяснить, но Тимофей его предупредил.
— Моя вина, — признался он, выступая вперед. — Насчет батареи я ничего не говорил Борису Захаровичу.
— Помолчи, Тимофей, — оборвал его Дерябин. — Тебя не спрашивают. Адвокат какой нашелся! Простите, товарищ Поярков, — он низко склонился. — Мы разве не уложились в предоставленные нам килограммы? Разве у метеоинститута исчерпаны все возможности поставить лишнюю батарею?
— В том‑то и дело, что лишнюю! — рассердился конструктор.
— Кто это определил? Вы?
Борис Захарович заранее предугадал ответ. Его задела самонадеянность молодого конструктора. Всякое можно простить, но нельзя же так бесцеремонно вмешиваться в чужие дела! Откуда Пояркову знать, какая лишняя батарея, а какая необходимая?
Бабкин переминался с ноги на ногу, уверенный, что его непосредственный начальник Борис Захарович не прав. Конечно, он в обиде на Пояркова, но, говоря по совести, батарея была
действительно лишней.
— Бесполезный спор! — устало поморщился Поярков. — Даже техник ваш знал, что без нее можно обойтись.
— Если вы ссылаетесь на такое авторитетное мнение, то… — Борис Захарович дрожащей рукой поправил очки, — то… прошу вас, товарищ Бабкин, поясните.
Тимофей молчал. Ему не хотелось огорчать старика, к тому же противное чувство самосохранения подсказывало, что не стоит ссориться с начальством. Бабкин был доволен его отношением к себе и не желал другого. Кроме того, хоть и небольшой у Бабкина жизненный опыт, но и он предупреждал, что часто из‑за пустяковой неосторожности, необдуманного слова человек может серьезно пострадать.
— Я плохо разбираюсь… — старался увильнуть Тимофей от прямого ответа.
Дерябин возмутился:
— А ты, друг, не юли! В чем это ты не разбираешься? Кому–кому, а Бабкину должно быть известно, необходима батарея или нет! Доложи своими словами, ежели потребовалась твоя консультация.
Отступать было невозможно, Тимофей краем глаза взглянул на начальника. На губах совершенно непонятная улыбка, а брови сердито сдвинуты. Кто его знает, что у него на уме, какие планы?.. Почему он так настаивает?
— Батарея все‑таки нужна, — вымолвил техник, стыдливо потупившись.
Поярков недоуменно пожал плечами.
— Обойтись нельзя?
— Я так думаю. — Бабкин еще ниже опустил голову.
— Ты это всерьез? — спросил Дерябин и от неожиданности присел на корпус двигателя. — Как нельзя обойтись?
Ничего не понимал Тимофей. Чем же расстроен начальник? Разве не такого ответа он ждал? Бабкин расстегнул воротник. "Как жарко в этой проклятой трубе! От солнца, наверное, раскалились стенки. Нет, не обманывай себя, Тимофей, здесь прохладно, но ты как в огне… от стыда".
Борис Захарович во всем доверял новому технику. Приборы, которые он устанавливал в отсеках летающего диска, разрабатывались в девятой лабораторий. С ними Дерябину еще не удалось как следует ознакомиться — времени не хватало. За короткий срок Бабкин показал себя как нельзя лучше. У него были знания, практика, разумная инициатива, искренняя любовь к своему делу, примерная дисциплина. Короче говоря, начальник второй лаборатории Дерябин мог гордиться своим помощником. Этот парень не подведет.
Вот почему у Бориса Захаровича не было оснований сомневаться в правильности утверждения Бабкина. В девятой лаборатории он долго возился с новыми, мало знакомыми Дерябину аппаратами, сам придумал схему электронного прерывателя. А если так, то кто же должен знать лучше Бабкина, нужна ли при установке этой аппаратуры дополнительная батарея?
Старый специалист понимал, какие странные и неприятные явления — вой, свист, трески — могут возникнуть в приемниках и разных электронных схемах, когда они все связаны общим питанием. Видно, Бабкин этого и боялся. Недаром появилась отдельная батарея.
— Ну, значит, не судьба, — помолчав, сказал Борис Захарович и, как всегда, чтобы успокоиться, стал протирать стекла очков. — Не повезло нам, товарищ Пичуев. — Он обернулся назад и, не видя его, крикнул в темноту: — Да где же вы?
Вячеслав Акимович стоял поодаль, чувствуя себя лишним в разговоре о дополнительной батарее. У противоположной стороны двигателя еле различалась плотная фигура его конструктора. Так же как и представитель телевизионного института, он молча выжидал, чем кончится спор. И тому и другому хотелось получить согласие Пояркова на то, чтобы дополнительно нагрузить летающую лабораторию. Впрочем, сейчас уже не было никакой надежды, коли речь шла о пустяковой батарее, весом в полсотни килограммов.
Пичуев появился из темноты, и Борис Захарович представил его Пояркову.
При упоминании о
телевидении
лицо
конструктора
болезненно передернулось.
— Успокойтесь! — Борис Захарович похлопал его по плечу. — Миллионы будущих телезрителей претендуют всего лишь на сто килограммов.
Поярков нетерпеливо застучал ногой по звенящему полу.
— Может быть, они вам подсказали, какую аппаратуру снять? Не обойдутся ли они без метеоприборов вашей лаборатории? Тогда — пожалуйста! Мне все равно.
— Шутки в сторону! — Дерябин вынул из кармана блокнот. — Я шел сюда с готовыми расчетами. Думал, что удастся сократить вес всего нашего хозяйства. Например, убрать дополнительную батарею, заменить мощный генератор и еще кое‑что по мелочам. Глядишь, и выгадаем сотенку…
Приподняв колючие брови, Поярков наморщил лоб.
— Новое дело! Чего же вы артачились, когда я сам предложил выбросить батарею?
— В том‑то и загвоздка. — Борис Захарович перелистывал блокнот. — Эта батарея висит у меня камнем на шее. Если ее выбросить, то придется заново возиться с регулировкой. Не успеем.
Бабкин слушал этот разговор, чувствуя, как у него отнимаются ноги. Он понимал, что следует сейчас же признаться: "Произошла ошибка, не судите строго. Батарею я зря сюда затащил, для перестраховки. Потом побоялся возразить начальнику, хотел угадать его мнение, но и тут ошибся…" В голову лезли всякие дипломатические уловки и хитрости. "Можно предложить испытания аппаратов без батареи и при этом, что совсем нетрудно, найти хоть маленькую неполадку, — думал он. — Тогда надо заявить, что именно такой пустяк и заставил меня осторожничать… Нет, как же это я, комсомолец, — и вдруг обманщик, трус? С ума сойти можно!"
— Батарея… не обязательна, — наконец прошептал он пересохшими губами. Она на всякий случай…
Бледнея и смущаясь под суровым взглядом Бориса Захаровича, Тимофей каялся. Это было противно, как оскомина на зубах, и, что самое главное, болезненно стыдно. Никогда такого не повторится!
Пичуеву хотелось поскорее забыть о неприятном инциденте, свидетелем которого он невольно оказался. Тут, как говорится, дела семейные. Пусть старик сам в них разбирается, а его, инженера Пичуева, сейчас интересует другое. Если верить технику насчет батареи, то уже появляются какие‑то проблески надежды. Важно зацепиться. Нашли пятьдесят килограммов, а там Борис Захарович еще отвоюет столько же у своих друзей метеорологов. Он здесь почти хозяин, ему и карты в руки.
— Завтра же проверю необходимость отдельной батареи, — говорил Дерябин, подводя первые итоги летучего техсовещания представителей трех институтов. — А вообще, постараемся выкроить нужные нам сто килограммов.
— Может, и для нас найдете? — на всякий случай спросил конструктор двигателя. Это была его последняя надежда.