Конечно, если выбирать между небом и подземным миром, Каракула тяготеет ко второму, но… В алтайской эпике есть какие-то странные персонажи — своего рода нестрашные чудища. Каракула — один из них. Живут они то где-то у края Неба, то рядом с людьми и не могут считаться воплощением абсолютного зла. Таков, например, и Делбеген — людоед и враг всего живого. Он крадет жен, детей, разоряет стойбища. Чудовище имеет семь голов, живет то в горе, то в дремучем лесу. У него есть жена и сыновья — также типичные обитатели подземного мира. Как и Каракула, он огромен, и его дыхание, как туман, заволакивает Алтай. И все же, как проницательно отметил С. С. Суразаков. Делбеген — вовсе не однозначный герой эпических сказаний. Он часто изображается защитником старинных обычаев, присутствует на пирах и свадьбах. Отмечены его музыкальные таланты (вспомним, кстати, о «музыкальности» Эрлика): одна голова чудовища смеется, другая поет, третья шаманит, четвертая играет на дудочке… И наконец, Делбеген неуничтожим, и вражда с ним героев эпоса отчасти ритуальна. Он символ того неизбежного зла, которое заведомо присутствует в мире и не может быть сведено на нет — иначе нарушится гармония.
Встречаются в сказаниях и эпизоды, когда герой отправляется в царство Эрлика. Вот герою сказания Аин-Шаин-Шикширге понадобилось побывать в мире Эрлика, и он просит о помощи старуху-шаманку. Сначала пришлось греть на огне ее медный бубен (и в действительности шаманский бубен перед сеансом камлания нагревали, сушили над огнем очага; это называлось «сделать бубен летним»).
…В семь дней бубен высушили. Сто жгутов и ремней (висящих на плаще) разостлались по земле, сто подвесок стали звенеть. Надела шаманка мантию со ста жгутами, которые стелются по земле, взяла в руки медный бубен, сто жгутов разостлались, покрыли землю. То место, гДе сидела, есть, а того места, куда исчезла, нет. Стук медного бубна где слышится, где не слышится и исчез в нижней области. После того как стук от медного бубна исчез в нижней области, семь суток не было слышно о кам-эмеген (старухе-шаманке). Через семь суток кам-эмеген, кружась, спустилась в дымовое отверстие юрты. (Старуха) привязала медный бубен, сняла камскую шубу. Говорит:
— Не достигла до Эрлика. Достигла лишь до половины земли. Оказывается, страшно грубая (трудная) земля. Достичь-то (ты) можешь достигнуть, но сомнительно твое возвращение. (Я) достигла до разветвления семи дорог. Но, дитя мое, я провожу тебя до пасти ада.
Старуха встряхнулась и, сделавшись птицей Кап-Кереде, уселась. Аин-Шаин-Шикширге с двумя женами втроем уселись ей на крылья. Эмеген, кружась, спустил их к отверстию ада…
Дальше герой отправился один, и путь его лежал вниз. Он бросился в отверстие ада, сидя верхом на коне. Там была тьма, как во время затмения луны. По пути к Эрлику он преодолевает ряд препятствий. Чтобы сделать проходимым болото, он бросил горсть песка, взятого дома, и сказал: «Отцовское хорошее болото, будь ты Алтаем!» И желтое болото превратилось в сухое место. Такой силой обладали земля родины и ее имя…
Карта путешествия шамана Танашева в подземный мир.
1 — юрта, в которой происходит камлание; 2 — вершина горы, находящейся еще на земле людей (здесь шаман обращается с просьбами к светлым духам); з — земная щель, за которой лежит подземный мир; 4 — вершина горы, где играют дочери Эрлика; 5 — ровное место, лишенное растительности; 6 — столбообразное возвышение, где останавливаются души умерших людей; 7 — область обитания умерших предков; 8 — юрта Темир-кана, второго сына Эрлика.
А вот картина подземного мира в интерпретации шамана Танашева. Л. Э. Каруновской стоило больших трудов разговорить своих собеседников. Они избегали называть по имени жителей нижнего мира и вообще с неохотой рассказывали о нем. Танашев нарисовал «карту» своего путешествия к сыну Эрлика — Темир-кану (Железному хану).
Сначала шаман (точнее, его душа) летит на вершину горы, что находится еще на земле. Там шаман просит светлых духов защитить его и жилище, а потом спускается к отверстию в земле — земной щели. Протиснувшись в щель, шаман оказывается уже в подземном мире — там, как водится, нет ни солнца, ни луны. Перйым делом шаман поднимается на вершину горы, где его поджидают дочери Эрлика (об их нравах мы уже упоминали). Девицы проводят время в играх и катаниях с гор. Если шаман избежал соблазна, дальше его путь лежит по ровному, лишенному растительности месту. Он подходит к обширному болоту, где пять коз стремятся присвоить душу кама, потом — к озеру из людских слез, озеру из крови самоубийц, случайно смертельно порезавшихся. За озером душа шамана поднимается на возвышение в виде столба: здесь делают остановку души умерших, здесь же шаман узнает о будущем той семьи, для которой он камлает. Затем кам встречает камень с отверстием, через которое ему надлежит пролезть, преодолевает лес и, наконец, прибывает к бездонному озеру с черной водой. Мостом через озеро служит один конский волосок. Преодолев озеро, кам летит над горами Темир-кана и попадает в место, где под землей живут умершие предки. Пройдя по грязной дороге, шаман встречается с дочерьми Темир-кана, а они, как и дочки Эрлика, пытаются его соблазнить. И наконец, шаман у цели — перед ним кошемная юрта Темир-капа.
Нетрудно видеть, что небесный и подземный миры устроены однотипно: те же горы, препятствия, юрты-дворцы главных духов. Каждый мир копирует мир земной, его основные элементы ландшафта. В обращении шамана Танашева к обитателям подземного мира есть даже перечисление слоев земли, на каждом из которых живет один из сыновей Эрлика. Так что равновесие в устройстве обоих миров несомненно. Обращения к сыновьям Эрлика выдают в Танашеве незаурядного мастера слова, которому под силу создать яркий образ. Вот он говорит Темир-кану:
Западный черный дух,
С семью крепостями Темир-кан,
С широкими железными плечами,
Круглая железная утроба!
Человеческой кровью утоляющийся!
Человеческим мясом питающийся!
На темногривых лошадях носишься!
От великого Эрлика произошедший,
От всемогущего Эрлика произошедший…
Подобно гребню имеющий зубы,
Подобно мялке имеющий челюсти,
Наподобие моря имеющий легкие,
Подобно тайге имеющий сердце,
С переплетающимися ногами ходит!
С холодным черным дыханием!
С хвостом до земли!
С топотом земли походка!..
Глядя на рисунки шаманов, читая описания мира иного в алтайских сказаниях, приходишь к выводу, что устроен он очень мудро и экономно. Эти люди понимали, что мироздание есть нечто целое и целесообразное, хорошо сбалансированное и взаимосвязанное. В их картине мира случайных черт нет, как нет и случайных персонажей. В то же время, эта картина весьма лаконична, написана скупыми мазками. Намечены лишь наиболее важные точки ландшафта, но вовсе нет подробностей, нагромождения деталей, которые с нашей точки зрения, придали бы картине куда большую достоверность. Строго говоря, сам иной мир обрисовывается лишь в той мере, насколько это необходимо для описания пути героя или, шамана. Иногда достаточно лишь намека, чтобы воображение слушателей дорисовало остальное, — ведь сказители и шаманы лишь формулировали неясные идеи и образы народного менталитета, заостряли их и облекали в слово, жест.
Иногда встречаются упоминания о том, что у земли есть подмышки, лопатки, пуп, о том, что горы (которые с годами растут) имеют плечи, голову, чрево. Такая очеловеченность ландшафта делала окружающий мир не просто ярким и узнаваемым — это еще и смутное «воспоминание» о земле как едином теле, о Земле-Матери. Подобная картина мира не могла быть чисто «механической» конструкцией. Напротив, она пронизана мыслями и чувствами человека, стремящегося уяснить — и даже утвердить! — свое место во Вселенной. В центре этой Вселенной покоится мир человека, запеленутый в шелка многослойных небес и покровы земли.