— Не одушняй, близко не подходи. Зверишко шибко чуткий. Седни караулить будем.
Андрон, улыбаясь, полез под крышу подвальчика.
— Баушку надо припасти… Примай.
Он подал Безуглому тяжелую кремневую винтовку. Ложа у нее была самодельная, полуторааршинный шестигранный ствол кончался широким раструбом.
Андрон старательно прочистил ружье, продул. Из кожаного мешочка достал самодельную тяжелую пулю (восемь штук выходило из фунта), положил ее на ладонь и стал засыпать порохом. Когда свинцовый орех исчез в кучке сизых песчинок, Андрон заткнул пороховницу. Так он мерял звериные заряды.
— Ронкое у меня ружье, Федорыч.
Охотник поднял перед собой обеими руками дедовскую фузею и, откинув голову назад, любовно оглядел ее от макушки до конца корявой березовой ложи.
— Из рук плывет вешшина.
Андрон весь день был весел, работал легко и быстро. Его жгло охотничье нетерпение, и работой он торопил время. Он часто посматривал на небо.
В полдень на другом берегу Талицы выросли четыре всадника. Безуглый спрятался за избушку. Андрон весело и успокаивающе крикнул:
— Свои, сын, старуха моя, сноха, стряпка едут. Чай пить с мяконькими будем, выходи.
Всадники спустились с бома[2]. Лошади напились и осторожно побрели через реку. Вода шипела и кудрявилась белой пеной около их блестящих медных колен. В пасеку они вошли мокрые. Рыжие ноги их и груди потемнели. Лошади тяжело дышали.
Первым ехал Мартемьян. Он напоминал неоперившегося гусенка — узкоплечий, с большим острым кадыком на длинной, тонкой шее, с рыжим редким пухом на подбородке и губе. Не слезая с коня, Мартемьян снял войлочную шляпу, поклонился и сказал басом:
— Здорово ночевали, крешшоны?
Андрон взял за повод коня жены и не спеша ответил на приветствие.
— Сами-то здоровы ли, скотина как, домашность?
Лошадей поставили под тесовый навес, разложили курево, расседлали, сняли с них большие кожаные сумины. Пышнозадая жена Андрона, широко расставляя короткие ноги в полосатых половичных чембарах[3], подволокла сумины к избушке.
— Мяконьких, отец, привезла.
Работница быстро оглядела Безуглого и отвернулась. Безуглому показалось, что у нее едва заметно дрогнули брови и чуть порозовели щеки. Безуглому стало вдруг легко и весело. Он, сам не зная для чего, зашагал к реке, остановился на берегу и стал тыкать палкой в воду. Голубая река гремела галькой на шиверах, закипала молоком на порогах. Сырые пихтачи зубчатыми зелеными стенами берегли обильные воды. Безуглый долго бездумно стоял на берегу с палкой в руках.
На пасеке толстая хозяйка собирала обед и спорила с мужем. Андрон говорил строго и властно.
— Мольчи, ково ты понимать. Власть ноне не крепкая пошла — круть-верть. Седни алтайцы Карманка Телезеков с Кадыткой придут мужикам головы рубить — власть, завтри красный Укке Уковец придет мужиков к стенке ставить — власть, послизавтри наши мужики-бандиты с капитаном Огородовым заявятся нас судить — тоже власть. Вот и привечаю человека. Може, ихняя возьмет и возьмет надолго.
Увидев Безуглого, Андрон замолчал.
Обедали под навесом около избушки. Стол был накрыт пестрой скатертью. Женщины сидели в цветистых ситцевых сарафанах. Безуглый и работница часто встречались взглядами. Она отводила блестящие глаза в сторону и краснела. Он задерживал руку с полной ложкой и расплескивал.
Теплый дождь быстро отшумел на крыше избушки и ушел за реку, закрыл пихтачи прозрачной, зыбкой сеткой. С гор потекли хмельные медовые запахи. В пасеке зажужжали приводные ремни невидимой машины, и сладкий цветочный сок закапал в восковые граненые сосуды. Пчелы гудящим дождем лились на ульи. Андрон без шапки, в длинной белой рубахе стоял среди пасеки с ножом и курящейся гнилушкой в руках. Румяное, круглое лицо его сияло. Он был похож на деревенского косматого жреца. Мартемьян громыхал железным баком медогонки. Безбровая белесая сноха несла свекру корытце для меда. Толстая Лепестинья Филимоновна одевала сетку. Работница мыла посуду, стучала деревянными чашками.
Сетки потом одели все и с длинными, узкими ножами по двое расселись около ульев. Работница широкими корытцами таскала мед в большую кадку, в подвал. Безуглый безучастным зрителем сидел на обрубке около костра. Работница быстро проходила мимо, и Безуглый чувствовал каждый раз на своем лице теплые волны воздуха и видел пестрый плеск складок ее сарафана. Он не поднимал глаз, но знал, что она смотрит на него, и ему хотелось, чтобы она чаще проходила мимо.
Сетки закрывали работающих от головы до живота. Оттого у них не было ни плеч, ни шей. Они стояли перед ульями серыми каменными бабами. Перед ними на тоненьких ниточках были привязаны маленькие, качающиеся облачка дыма.