Красовский позвал меня поехать вместе с ним на Алтай, чтобы позже сочинить стихотворные тексты к его новым фотографиям алтайской принцессы, которые он уже договорился издать альбомом в "Пергамон пресс". Под сакэ и суши я все равно бы ударил по рукам, а уж обещанная публикация вообще меня окрылила; само же предстоящее путешествие вызвало в ресторанчике острый приступ ностальгии по стабильным временам "застоя", когда я был жизнеустойчив не менее Риталия и мог немедленно лететь куда угодно по первому порыву вдохновения. Я уже успел забыть, оказывается, как легко перемещался когда-то на далекие расстояния, совершенно не заботясь о деньгах и о быте.
3
Утро следующего же дня встретило нас с Риталием в салоне сверхзвукового самолета. Помимо нас двоих и утроенного числа охраны (не менее пятнадцати человек, вооруженных, что называется, до зубов), на Алтай летело несколько антропологов, двое врачей и историк, крупный специалист по Древнему Востоку, считавший, что, наконец-то, отыскано недостающее звено, соединяющее пирамиды Древнего Египта с пирамидальными постройками уничтоженных цивилизаций Латинской Америки. Перевернутая алтайская пирамида означала, по его квалифицированному суждению, памятник устремлению космических пришельцев-прародителей последующих земных цивилизаций досконально изучить новооткрытую планету, добравшись до её ядра, в отличие от небесной тяги их неблагоразумных потомков, строящих пирамиды уже с настойчивым желанием отыскания обратного пути.
Через восемь-девять часов комфортабельного полета с завтраком и обедом под традиционный французский коньяк (я с удовольствием воскресил эту традицию Красовского) мы приземлились на глухой военный аэродром, затерянный среди сопок, где на летном поле, помимо самолетов, виднелись и четко угадывались корпуса космических ракет. Еще через час вездеходный "джип" доставил нас в полевой городок на склоне горы, покрытой смешанным лесом.
Дружище, ты не будешь против поселиться со мной в одной секции трейлера? Здесь, в городке, царит форменный ажиотаж, правдами-неправдами набились корреспонденты, мест не хватает, люди живут не только в палатках, но даже и в импровизированных шалашах и землянках. Не успевают перебрасывать с большой земли трейлеры. Но жить нам Вова, от силы неделю, а может, даже и за несколько дней управимся, - уже мечтательно произнес Риталий, и я сразу же узнал характерное заикание сибирского юноши в момент наивысшего волнения, которым он когда-то останавливал полет своей или чужой фантазии во время нередкого, хотя и довольно скромного тогда застолья. Его разноцветные глаза сверкнули как самоцветы ожерелья принцессы, о котором он же и недавно рассказывал столь живописно.
Я только кивнул головой в знак совершенного согласия и стал распаковывать свой нехитрый скарб. Риталий предоставил аналогичное занятие человеку из своей свиты, а сам естественно, с охраной, отправился, сразу на свидание с околдовавшей его красавицею. Но я, как позже оказалось, ошибся. Посещение пирамиды было уже основательно забюрократизировано. Даже столь влиятельному спонсору, как финансировавший на шесть десятых проект Красовский, требовалось некоторое время для оформления нескольких пропусков, потому что алтайская пирамида была окружена несколькими кольцами охраны различных ведомств (причем, даже нескольких национальностей: так, самую приближенную к пирамиде караульную службу несли смуглые выходцы-наемники из Средней Азии. С лицом, обрамленным непременной могучей бородой, а уж внутреннюю службу - солдаты в мундирах явно "натовского" пошиба). Между собой эти ведомства не контактировали. Только ещё неизвестный мне главный распорядитель мог разрешить допуск к алтайской находке и тем более внутрь её, да координаторы в столице, о которых я так ничего и не узнал до самого, что называется, конца.
Сразу оговорюсь, что мне, несмотря на все хлопоты и просьбы Красовского, так и не удалось получить вожделенные документы для посещения пирамиды. Рылом не вышел. Так и пришлось довольствоваться услышанным, изредка домысливая некоторые моменты. Впрочем, может, именно эта незадача и спасла мою жизнь.
Разместив свои вещи во встроенном шкафу возле полюбившего мне койкоместа, которое язык не поворачивался назвать диванчиком, присел около импровизированного стола и попытался включить радиоприемник. Оказалось, что он молчал, радиоволны не проникали в "черное пятно". Пришлось довольствоваться разложенными здесь же журналами двухнедельной давности. В одном из них я обнаружил снимок явно с космической высоты, на котором угадывался наш полевой городок.
Подпись на английском языке гласила, что русские обнаружили на Алтае космический корабль пришельцев и держат его нахождение в строгом секрете, что, кроме того, обнаружена в своем скафандре-капсуле женщина-пилот корабля, находящаяся, по-видимому, в летаргическом сне.
Когда Риталий вернулся, я показал ему этот журнал и возбужденно пересказал напечатанное. Риталий, рассмеявшись, отмахнулся и сказал, что все это глупые домыслы заокеанских журналюг, выдающих, как обычно, желаемое за действительное; но что он действительно хотел, чтобы девушка просто спала и могла очнуться от своей летаргии. Уж он-то бы запечатлел её для потомков на своих слайдах и киноленте.
Затем мы скромно поужинали вдвоем мясными консервами, выпили медицинского спирту не разбавляя его водой, вспомнив ритуал сибирского мужского застолья. (Когда-то питьевой спирт, кстати, продавался в любом магазине и стоил всего четыре рубля бутылка, ровно столько же, сколько и заурядный коньяк "три звездочки". Господи, какое блаженное время было. А ещё в каждой витрине красовались безчисленные пирамиды из консервных банок, наполненных крабами, икрой паюсной и зернистой, громоздились поленницы разнообразных колбас... Скажете, денег на эти вкусности не было? Но разве сейчас они есть? По крайней мере, на сытную пищу хватало, а остальное было почти бесплатно.) Потом каждый из нас улегся на свое ложе, и разделенные парой метров мы ещё что-то вспоминали, бормотали; я читал наизусть, впрочем, пьяно путая строки, стихи Пастернака и Мандельштама, кумиров своей юности, а Риталий слушал и заказывал, тоже вспоминая порой сохранившиеся в его памяти строчки.
Ночь обрушилась внезапно. Сознание вырубилось как перегоревшая лампочка. А утром я не обнаружил Риталия в трейлере, когда попытался выйти, то караульный, приставленный к двери, запретил' мне это сделать, подкрепив недвусмысленную угрозу автоматом, висевшим на его груди, передернув затвором. Видимо, он не говорил по-русски, потому что его вполне понятная жестикуляция сопровождалась звуковой артикуляцией на каком-то неведомом языке, возможно иранской группы индоевропейской семьи языков.
Я провел день в полном заточении, один, читая, делая какие-то пометки в блокноте, изредка перекусывая на импровизированной кухне, благо в продуктах недостатка не было. Под вечер я налакался спирта и вырубился в полную невменяху.
Очнулся я оттого, что меня несли на носилках, грузили в какой-то фургон, и снова потерял сознание. Потом вспоминается самолет, обратное перемещение, причем рядом в салоне, почему-то связанный и с кляпом во рту, с явными судорогами полулежал в самолетном кресле Риталий Красовский. В разорванной одежде, окровавленный, одновременно ужасно бледный.