Когда открыл глаза, небо уже посерело, звезды стали не такими яркими, и теперь хорошо было видно, что он сидит на небольшом выступе. Склон спускался вниз почти отвесно.
Становилось все светлее. Из ущелья начинал подниматься туман. На дне ущелья стало видно узенькую стальную ленточку ручья, — должно быть того самого, который бежал в пещере и исчез, просочившись в трещину. Два продолговатых облачка, висевших на западе, окрасились в нежно-розовый цвет. Окраска гор изменилась, по ним пробежало что-то светлое и радостное: где-то за горой взошло солнце.
— Как хорошо! — прошептал Шура, жадно глядя на горы, на небо, на ущелье. Сверкнув белыми крыльями, взмыла чайка и понеслась на юг. «Значит, озеро совсем недалеко», — догадался Шура. Он соображал, что лучше: спуститься вниз или подняться вверх. Если озеро недалеко, то лучше спуститься. Немного влево камни нагромождены, как ступеньки, по ним можно сойти в ущелье. По ущелью будет легко добраться до озера, а по берегу озера — домой.
— Домой, — повторил Шура вслух и ему так захотелось домой, что, кажется, улетел бы, как та чайка. Но тут он вспомнил о Лёне, и сердце у него защемило. Нет, домой нельзя: он должен отыскать товарища. Разве можно оставить его одного погибнуть в горах? И Шура стал карабкаться вверх, на вершину горы.
Солнце уже поднялось над горизонтом. Гора, на вершину которой взобрался Шура, была сложена из темно-красного гранита и на ней почти ничего не росло. С вершины Шура увидел то ущелье, в котором провалился в подземную пещеру. Отсюда было совсем недалеко до места их ночевки.
Шура быстро спустился в ущелье и зашагал на восток. Ноги у него подкашивались, в желудке от голода начинались спазмы, но он думал только о встрече с Лёней. Вот долина, вот виднеется их жильё с молодой засохшей березкой у входа. Сейчас он увидит Лёню!
Шура забыл об усталости и голоде и побежал. Он опустился на колени перед пещерой и заглянул в нее. Пещера была пуста. Шура несколько секунд, не мигая, смотрел на кучки засохшего черничника.
«Лёню разорвали звери!»
Эта страшная мысль первой пришла Шуре в голову. Он выскочил из пещеры и тревожно огляделся. На песке валялись птичьи перья и были видны следы костра. Шура обрадовался: если Лёня жарил птицу вчера вечером или сегодня утром, значит, он жив. Может быть, ушел на охоту или домой. Он задумался, не зная, что предпринять. Уйти домой? А вдруг Лёня где-нибудь здесь. Несколько раз он принимался звать Лёню, но голос его одиноко замирал в горах. Вдруг он заметил ветку красной смородины, воткнутую в песок недалеко от пещеры. Листья на ней были свежеувядшие. Очевидно, ветка была воткнута недавно. Кем? Конечно, Лёней! Но что это значит? Шура выдернул ветку и жадно осмотрел её: никаких знаков на ней не было.
Шура стал искать ещё каких-нибудь следов или знаков. Опять вернулся в пещеру и на этот раз увидел в уголке под камешком что-то белое. Это был вчетверо сложенный листок из записной книжки. Лёня писал:
«Шурик, если ты ещё жив и придёшь в пещеру, то знай, что я ушел искать тебя. Где буду проходить, буду втыкать в песок ветки. Я тебя ждал почти сутки. А если тебя нет в живых, тогда прощай…»
Последние слова были написаны неразборчиво и на бумаге расплылось пятно. Должно быть, прощаясь с товарищем, Лёня не удержался от слёз.
Шура сжал записку в кулаке и быстро пошел вверх по течению ручья. Не совсем увядшие ветки, воткнутые в песок, говорили о том, что Лёня недавно проходил здесь. Однако, через некоторое время Лёнины знаки перестали попадаться. Шура в недоумении остановился. Он попробовал найти следы, но на сухом песке следы плохо сохраняются. Вдруг он увидел в стороне маленькое животное, похожее на козлёнка. Оно стояло у куста и ощипывало листочки.
— Аметист! — вскрикнул Шура и остановился.
Из-за куста послышался слабый стон. Шура кинулся туда. В тени куста на песке лежал Лёня. Лицо его было красно, глаза закрыты, губы запеклись, он тяжело дышал и изредка стонал.
В тени куста на песке лежал Лёня. Лицо его было красно, глаза закрыты, губы запеклись, он тяжело дышал и изредка стонал.
Шура опустился на песок возле него.
— Лёня! — тихо позвал он, касаясь ладонью горячего лба товарища. Лёня открыл глаза. Взгляд его был мутен и бессмысленен. Потом на лице появилось выражение не то радости, не то удивления.