А лиса самые новые монеты запихала во все щели весов и побежала к Караты-хану.
— Ой, сколько монет застряло! — сказал Караты-хан.
— Неужели? — удивилась лиса. — А мы даже и не заметили.
Караты-хана пот прошиб. А лиса встала на задние лапы, перекинула хвост через левую переднюю лапу, правой глаза спрятала и говорит:
— Ах, великий хан, стыд свой куда дену? Этот богач Яланаш хочет сватать твою единственную дочь.
Караты-хан темносиним стал. Потом вспомнил о богатстве Яланаша и ласково отвечает:
— Скажи Ял анашу: Караты-хан дает ему дочь. Пусть богач Яланаш пригонит мне тысячу белых овец, пришлет тысячу ташауров[12] араки и принесет сто собольих шкурок. Ведь он сватает ханскую дочь.
— Ты очень мало просишь, великий хан. Сколько у Яланаша овец, столько же у него и коров и верблюдов. Если твои мосты выдержат, он может тебе сто тысяч голов скота пригнать.
Караты-хан обиделся:
— Через этот мост сам богатырь Дельбеген сколько раз ездил!
— Якши болсын! Будьте здоровы! — сказала лиса, — Через неделю ждите Яланаша.
Где была лиса, там ее нет. Она полезла под мост и там семь дней зубами подтачивала сваи. Когда бревна у перехвата стали тонкими, как лыко, лиса приказала Яланашу идти к Караты-хану, а сама побежала вперед и тявкает:
— Дорогу! Дайте дорогу верблюдам! Сторонись, народ: быки идут! Эй, выходите овец принимать!
Караты-хан, его гости и слуги выбежали встречать Яланаша. Яланаш ступил на мост — мост затрещал, и Яланаш провалился в реку.
— Ой, ой! — взвыла лиса. — Мне скота не жаль, пусть арака пропадет, пускай собольи шкуры гибнут, лишь бы мой Яланаш был жив!
Лучшие богатыри на конях вошли в бурную реку, вытащили Яланаша без рубахи и положили на траву. Голый Яланаш был красивее богатырей в золотых шубах. Прекрасней алынов[13] в куртках из бронзы. Караты-хан приказал дать Яланашу желтую шелковую шубу и шапку из лапок соболя. Дочь Караты-хана, увидав Яланаша, опустилась на оба колена и взяла его за правую руку. Тут стали справлять той: в игры играть, мясо есть, араку пить. Семь дней веселились во дворце у Караты-хана.
На восьмой день оседлали коней, едут в гости к Яланашу. А лиса бежит впереди и кричит:
— Эй, люди! Караты-хан едет. Сейчас же скот колите, собольи шкурки тащите!
Взбежала лиса на скалистую гору, к золотому дворцу хана змей:
— Эй, змеи! Караты-хан едет, всех вас сейчас убьет!
Змеи выползли из золотых постелей, из серебряных щелей.
— Что нам делать? Как спастись?
— Идите за мной, — протявкала лиса. — Я вас всех хорошо спрячу.
И лиса побежала на скошенный луг. Змеи поползли за ней.
Посреди луга стоял высокий стог.
— Лезьте все в этот стог! — приказала лиса.
Ядовитые змеи, шурша, заползли в сено. Стог шипел от них, как масло в чугуне.
— Эй вы, тише там! — приказала лиса. — Караты-хан услышит.
И тут лиса стукнула огнивом о кремень, искра упала в сено. Стог вспыхнул, и змеи сгорели. Теперь лиса побежала навстречу Яланашу. А Яланаш уже подъезжал к своему ветхому аилу.
— Ой, Ял апаш! — крикнула лиса. — До чего же ты пьян, сынок! В свой золотой дворец дорогу позабыл. Зачем ты ведешь великого хана в этот грязный шалаш? Поверни лошадь направо.
Яланаш послушал лису и приехал в золотой дворец. Сам Караты-хан такого богатства еще не видывал. Его дочь чуть не ослепла от блеска.
А лиса улыбнулась Яланашу, сказала ему: «Якши болсын! Будь здоров!» — и убежала в лес. Больше эту лису никто не видел. Успел Яланаш накормить ее или нет, тоже неизвестно.
Эскюзек и Алтын-Чач
Куда ворон не залетает, на краю голубой долины, куда сорока не может долететь, на краю желтой долины, подмышкой у ледяной горы стоял маленький, как сердце, аил. Из него вился тонкой нитью белый дым. В аиле жил смуглый мальчик Эскюзек.
Он кормился молоком бурой коровы, играл с желтой козой, ездил на буланом коне.
Вот раз проснулся Эскюзек, кликнул коня, а коня-то и нет, и коровы нет, и коза пропала. На вершину ледяной горы ведут следы семи волков.
Громко заплакал Эскюзек;
— Оглянусь назад — кроме тени, нет ничего. Руки подниму — только за уши ухватиться можно. Нет у меня отца, который поддержал бы. Нет матери, что пожалела бы. Птенцу, выпавшему из гнезда, все равно где сгнить. Пока не отомщу волкам, домой не вернусь!
И ушел Эскюзек от своего круглого, как сердце, аила.
Идет день. Идет ночь. Вот поднялся на узкое ребро горы. Шагнул — и скатился в пропасть. Здесь ни солнца, ни луны не видно. Закричал Эскюзек. Этот одинокий плач тронул сердце орла Кан-Кередэ. Сомкнул Кан-Кередэ широкие крылья, камнем упал на дно пропасти, когтистой лапой схватил Эскюзека и поставил его туда, где листья на деревьях не желтеют. Кукушка там нежно кукует весь год.