Едва соображая от страха, мальчик кубарем скатился с рояля, подмяв открытый со вчерашних посиделок черный резной пюпитр. Фрагменты пюпитра впились приземлившемуся на пол Светику в бок.
И он заплакал. Ему вдруг стало жалко себя, жалко разодранную при падении рубашку, разбитый на кусочки пюпитр, сделанный искусно, в виде лиры, и окруженный резными крыльями причудливой бабочки. Поцарапанный до крови бок болью напомнил мальчику о случившейся за окном катастрофе.
Авианалет закончился. Улицы столицы, затянутые дымом и оседавшим пеплом, заполнялись людьми, покидавшими подвалы. Подвалы в ту тяжелую годину долго служили импровизированными бомбоубежищами.
В сторону Петровки и улицы Горького, оглушая прохожих сиренами, пронеслись пожарные и санитарные машины. Отряды московских пэвэошников пешком и на грузовиках потянулись к дымящимся развалинам. Их задачами были разбор завалов, разминирование неразорвавшихся авиабомб, помощь раненым, захоронение убитых.
Вечером, вернувшись с работы, мать обнаружила заплаканного своего сына спящим под роялем. Его окружали обломки резного пюпитра.
Ничего не спрашивая, женщина достала коричневую бутылочку спиртовой настойки бриллиантового цвета, по-простому зеленки, бережно отвернула порванные фалды рубашки, аккуратно намазала успевшие запечься ссадины и царапины.
– Мамочка, подуй, пожалуйста, мне очень, очень больно!..
У мальчика навернулись слезы. Было видно, что он вот-вот заплачет.
– Подую, подую, не волнуйся так. И сейчас же прекрати плакать: ты же мужчина, будущий защитник Родины. А совсем не умеешь терпеть…
Через некоторое время боль утихла. И тут Светик вспомнил, что на кровати лежит вчера начатая книга Джонатана Свифта «Путешествие Гулливера». Замечательная книга, взятая для него мамой из профсоюзной библиотеки.
В комнате царил полумрак, свет не зажигали по закону о светомаскировке. Лишь открытая мамой дверь в коридор коммунальной квартиры давала яркое световое пятно, позволявшее ориентироваться в пространстве. Придерживая край рубахи, чтобы он не касался ободранного бока, мальчик медленно двинулся к своей кровати. Рядом с книгой лежал треугольник полевой почты, принесенный почтальоном утром, до авианалета.
Он развернул треугольник. Старшая сестра Рада вместе с одноклассниками, недавно закончившими среднюю школу, была мобилизована на трудовой фронт – на рытье противотанковых рвов где-то под Москвой. Кажется, на Волоколамском направлении… «Надо маме показать», – подумал мальчик, закрыл глаза и заснул.
Разбитый пюпитр всю войну пролежал на нижней полке в серванте, среди посуды и другой кухонной утвари. Был он завернут в газету. На боку свертка химический карандаш корректора твердо вывел дату и слово «пюпитр». Только осенью 1947 года, когда с продуктами стало полегче, когда отменили продуктовые карточки, мама договорилась со столяром, и тот взялся починить разбитый пюпитр за бутылку «Столичной».
Хема Львович (так звали столяра) был инвалидом детства. Он потерял ногу еще до войны – неудачно запрыгнул на подножку трамвая. Этот человек выглядел довольно экзотично. Видавшая виды военная шинель не имела знаков отличия. Она вечно была распахнута, из-под нее высовывалась фуфайка грязно- серого цвета. Галифе опускались до ботинка военного образца, надетого на одну ногу. Вместо второго ботинка выглядывала деревянная культяпка, окованная понизу тонким листовым железом, покрывшимся ржавыми разводами.
Хеме Львовичу не хватало лишь попугая на плече. С птицею он полностью бы соответствовал образу пирата Джона Сильвера из довоенного кинофильма «Остров сокровищ».
Так подумалось Светику.
Молодой Мандельштам, подумалось маме, глядевшей на слегка серебрившуюся пышную шевелюру столяра.
Днем кухня была свободна, так как все население 12-комнатной коммунальной квартиры по большей части училось или работало в различных московских учреждениях. Мама попросила сменщицу выйти за нее поработать (два дня подряд), та с удовольствием согласилась, предвидя неожиданные длинные выходные.
Запах от рыбьего клея был невыносимым. Чтобы хоть как-то укрыть остальные помещения от клеевой душегубки, дверь на кухню закрыли поплотнее с помощью полотенца.
Хема Львович предварительно промазал фанеру хозяйственным мылом, дабы исключить прилипание к ее поверхности пюпитра. Затем столяр разложил мозаику из обломков.
С удовлетворением взглянув на сложившийся калейдоскоп, Хема Львович принялся помешивать в консервной банке, вложенной в алюминиевую кастрюльку с кипящей водой, зелье коричневого цвета, вонявшее протухшей рыбой. Когда рыбий клей достиг нужной консистенции, керосинка была выключена. Началось воссоздание пюпитра.