Тонкая кисточка с щетинным волосом макалась в банку, а затем каждый фрагмент по торцам тщательно мазался клеем. Если клей попадал на черную лаковую поверхность, он удалялся краем влажной холщовой тряпицы.
– Теперь минут пять надо обождать, чтобы клей на торцах подернулся пленкой, – сказал столяр. – И только после этого соединять.
Он достал молоток, маленькие гвозди и небольшие сосновые брусочки. Последние Хема Львович прибил к листу фанеры по периметру изделия. Когда черный блестящий пюпитр, лежащий на фанере, был со всех сторон окружен светлыми сосновыми брусочками так же, как немецкая группировка фельдмаршала Паулюса советскими войсками генерала Рокоссовского под Сталинградом, Хема Львович маленьким молоточком с ювелирной точностью начал забивать крохотные конусообразные клинья из твердых пород дерева между внешним краем пюпитра и сосновыми брусками. Фрагменты подставки для нот всё плотнее соединялись между собой.
– Вера Александровна, – спросил мастер, – до завтра этот «ежик» может полежать на кухне? Или лучше в комнату занесем?
– Пускай себе лежит! – откликнулась мама. – Если сможете, форточку откройте, а то соседи ругаться будут, что мы им аппетит своим запахом испортили. Давайте чай с бутербродами пить. Айда в нашу комнату, – добавила мама.
На следующий день колдовство с пюпитром продолжилось.
Сосновые брусочки, поддетые стамеской и предварительно освобожденные от гвоздей, складывались в холщовый мешочек. Опавшие клинья убирались в мешочек поменьше. Маленькие же гвоздики ссыпались в круглую железную коробочку из-под зубного порошка «Мятный». Весь этот нехитрый арсенал не раз выручал столяра и использовался им не единожды.
Возрожденный пюпитр радовал глаз! Осталось подмазать черной тушью светлые точки там, где лак облупился. И можно крепить пюпитр к роялю на латунные петли.
Вера Александровна облегченно вздохнула: ведь эта, казалось бы, мелкая утрата, занозой сидела в ее памяти много, много лет. «Ну хорошо, – думала она, – ни Светик, ни Радочка не проявили должного интереса к музыкальному инструменту, но может быть, их дети, мои будущие внуки, станут известными пианистами! В конце концов, это неплохое приданое для Радули. А то отбоя нет от ухажеров! Глядишь, замуж вскорости выскочит!» (Ухажерами были студенты МТХУ, Московского театрально-художественного училища.)
Рада Моисеевна Кравченко, а по-простому Радулечка, моя мама и 23-летняя студентка, была первой красавицей всего потока художественного-театрального училища. Высокая стройная брюнетка с пышной, слегка завитой шевелюрой и карими глазами антилопы, она сводила с ума своих ухажеров, молодых мужчин, по большей части фронтовиков, недавно вернувшихся с войны.
Ей предстояло сделать непростой выбор. Кроме будущего моего отца, Миронова Анатолия Петровича, фронтовика, инвалида войны, на Радулечку претендовал красавец Стриженов-старший (впоследствии знаменитый советский актер). Однако мама выбрала того человека, которому суждено было стать моим отцом. Плодами этого непростого союза явились позднее четверо детей, в том числе ваш покорный слуга – Алексей Анатольевич Миронов.
К моменту переезда в новую хрущевскую пятиэтажку Леше исполнилось семь лет.
Рояль был огромным. Двое дюжих молодцов с плоскими ремнями, перекинутыми через плечо, гакая и гикая с придыханием, дотащили-таки бесценный инструмент до первого этажа заселенной новыми жильцами хрущевки. Пятиэтажка была одним из тех трех домов, что смотрели на будущий бульвар Генерала Карбышева, словно заглядывали в будущее. В недавнем прошлом эта территория представляла собой громадный овраг, к краю которого бесконечной чередой подъезжали самосвалы, ссыпавшие вниз промышленные отходы столичных заводов и фабрик, коптившие небо столицы денно и нощно. Вот на этом пространстве, отвоеванной могучими грейдерами у оврага, собственно, и возводился новый микрорайон Хорошево – Мневники.
– Хозяева, открывайте!
Первый грузчик, не опуская рояля, ударил пяткой ботинка во входную дверь.
– Радка, иди открой! Я обед готовлю! – послышался мужской голос.
Мама тотчас открыла дверь.
– Да-да, это к нам, вот сюда, сюда, пожалуйста, в большую комнату… Нет, к окну не надо, в этот вот угол, если можно…
Дощатый пол, покрашенный суриком, жалобно пискнул и прогнулся, когда тяжёлое черное тело опустили. Комната сразу же показалась тесной. Это как если бы на сельский аэродром вместо привычного «кукурузника», то бишь Ан-2, вдруг приземлился пассажирский лайнер Ту-154!