Или, например, «Чапаев» Фурманова в переполненных вагонах поезда, мчавшего нас на фронт, читал кто-то, а все солдаты слушали.
Эти книги учили нас и закаляли! Учили мужеству, стойкости, терпению и любви к Родине.
Иван Иванович Бабаков до сих пор увлекается поэзией, прекрасно декламирует стихи. В военные годы писал заметки с фронта и рассказы.
Иван Бабаков. 2004 год. Весенний бал параартийцев. Перед концертом.
Сирота
Рассказ-быль
В июле сорок первого у Лены Душиной было двое детей. Меньшего МИШУ, фрицы увезли в Гамбург, а Петя ДУШИН остался в деревне под Курском.
Лена была большая мастерица, труженица, вела хозяйство, шила, вязала, тяпала свеклу в колхозе.
Рослая, статная, с косой чёрных волос, она походила на бабушку поэта Лермонтова, знакомая нам всем по книжному портрету.
Но дать пожить Лене до взросления своих детей судьба не удосужилась.
Муж Степан ДУШИН, серьёзный, или скорее, слишком гордый, уйдя в армию служить, в деревню боле не вернулся. Лена ездила к мужу в Кострому, звала его домой, к детям. Но он был почему-то зол, сердит. Торопился проводить жену и у моста толкнул Лену на перила. Она оступилась, упала и ушибла голову.
Петина мать не долго страдала: она умерла накануне фашистского нашествия. Ей было всего тридцать четыре года.
Степан, к тому времени уже средний командир, в зелёной фуражке, в сапогах, приехал в деревню на могилу жены: чувство вины не покидало его или совесть замучила?.. Или «нашёл» расплату за свой проступок?
Откуда ни возьмись немцы явились. Степана пленили. Правда, что потом с ним стало, никто не знал. Немцы «спрятали концы в воду». Возможно, как и сына Мишу, в Германию угнали…
Других пленных, военных и штатских, кто попадал под руку, гнали в сооружённый лагерь у рощи, недалеко от станции «Пены».
Дощатый барак был отгорожен редким забором, сверху и снизу шла проволочная колючка. Петька не раз подходил к забору и сквозь щели высматривал пленников: нет ли тут отца? Они в грязной, потёртой одежде, обросшие, худые, уставшие, с ранами на лице, голове, руках с трудом передвигались по бараку. Как ни всматривался Петька, но никто не был похож на отца. Петя рыдал до икоты. Как жить: ни отца, ни матери?
Как-то пленников вели на станцию грузить вагоны с ящиками, которые подвозили машины.
Вдруг появился немец: одет он был в серый мундир с иголочки, на груди красовался крест. И этот щеголь заподозрил Петю в связи с партизанами и затащил его в зал станции!
Вызвали переводчика, который, расспросив мальчика, сказал, что Петя ищет отца Степана. Покрутили Петю туда-сюда, осмотрели, проверили узелок со снедью, карманы сюртука и вытолкали взашей. Падая, Петя расшиб нос, рукавом стёр кровь и, ругая фашистов: «Гады, гады!». – Пошёл к роще, к селу. В селе из жителей осталась пара-тройка немощных стариков.
Была осень, в лесу холодно.
Петин башмак продырявился – «каши просил», сюртук плохо согревал тело. Петька замёрз. И хотелось пить.
В конце леса у оврага усатый пастух в старом плаще, который спасал старика от ветра с дождём, пас овец.
– Что расквасился? Где был? – Остановил он Петю.
– Отца искал на станции. Вот, фашист долбанул в спину, – я упал и нос расшиб.
Пастух выпрямился и посуровел.
– Вот, гады! Детям не дают житья, что делать?.. А давай фашистам, Петя, отомстим! Вот эту «баночку» положить бы под колёса вагона, на рельсу, – мечтательно произнёс дед…
Он вынул из сумки банку, завёрнутую в тряпицу, и показал Пете её изгибом книзу. Это было самодельное взрывное устройство, напоминавшее мину.
– Меня эти изверги заметят днём, – как бы сокрушаясь, промолвил пастух, – а ты можешь прошмыгнуть!
Вытирая рукавом слезу с лица, Петя согласился отомстить гадам.
– Только ты жди меня у леса! – Строго наказал старик пацану.
Они пошли к станции.
Как было велено, малец положил «банку» на рельсу изгибом книзу. И только отошёл на двадцать-тридцать метров, как раздался гудок паровоза: стучали буфера. В это самое мгновение произошёл взрыв: угол вагона отломило, задымился мазут в буксах, поезд застопорился.
Фашисты забегали, залаяли собаки, и, не найдя партизан настоящих, схватили Петю, оторвали у сюртука полу, сорвали картуз и затащили вновь в зал станции.