Киммериец задумчиво бродил среди уже истлевших и еще не тронутых гниением остовов кораблей, среди совсем разбитых и имеющих всего одну-две пробоины морских судов. Он разглядывал обломки мачт и весел, порванные паруса, останки корабельной утвари и товаров, что перевозили в трюмах.
Он нашел несколько обрывков канатов, связал их и захватив с собой, полез вверх по тому же склону.
Наблюдение за спуском, потом за подъемом Конана стоило Луаре искусанных до крови губ, исцарапанных в волнении ладоней и истерзанного сердца, переставшего бешено колотиться только тогда, когда ее возлюбленный вновь оказался рядом.
— Насколько я понимаю,— сказал варвар, присаживаясь на скинутую с плеча бухту каната,— до этих мест еще никто и никогда не доплывал, и до вод, по которым ходят хоть какие-нибудь суда, весьма не близко. Из какого же далека нагнало сюда эту рухлядь?
— Какая разница? — пробормотал Ловар.
— Да, в общем, никакой. Похоже, с тех пор как люди научились плавать по воде, все разбитые корабли приносит только сюда. Кстати, есть почти целые посудины. Одна-две пробоины, не больше. Заделал — и у тебя целый корабль. Хотите, у каждого из нас будет по собственной галере?
— Неужели ты собираешься починить корабль, варвар?
— Можно. Но у нас не хватит сил спихнуть его в воду. Мы сделаем по-другому. Я приметил большую лодку. Почти целую. Так, одна ерундовая дыра. Вот на ней мы и поплывем.
— В море? На лодке? — изумился Ловар.— Как? Куда? Это же мальчишество!
— Повторяю: можешь оставаться. Я знаю, нам надо поступать именно так. Луара, ты мне веришь?
— Да, Конан, я тебе верю. И больше меня об этом не спрашивай. И Ки-шон не спрашивай — она, как и я, пойдет с тобой до конца. Куда скажешь.
— Тогда спускаемся.
Киммериец легко вскочил на ноги, поднял бухту. Спустившись по пологому склону, ведущему к болоту, выбрал одно из стелющихся меж камней деревьев, наиболее близко подобравшееся к вершине, привязал к нему конец каната.
Другой конец сбросил со стороны склона, смотрящего на море. По длине хватило как раз — упавший вниз канат не доставал до берегового песка лишь на половину человеческого роста.
Варвар спустился первым, упираясь ногами в скалу, одной рукой скользя по обжигающей ладонь толстой корабельной веревке, другой крепко прижимая к себе покалеченную кхитаянку. Следом за ними самостоятельно спустились Луара и Ловар.
Выбранная киммерийцем для морского путешествия лодка была шагов пятнадцать в длину и два в ширину, с высокими бортами, с небольшой мачтой и двумя деревянными уключинами (хотя весел поблизости не наблюдалось); в днище ее зияла дыра размером с ладонь.
Но сначала они выкупались и очистили одежду от засохшей, но по-прежнему вонючей грязи. Луара осторожно сняла повязку с изуродованной руки Ки-шон. Присев около девушек, Конан внимательно осмотрел шрам, с внутренним содроганием ожидая увидеть отвратительные черные пятна, означающие, что болотная грязь попала на незажившую рану и началось заражение крови. Однако рана уже затянулось розовой здоровой кожей; варвар осторожно коснулся ее пальцами и вопросительно взглянул на кхитаянку.
— Больно?
— Очень чесаться.
Он вздохнул, поднялся с колен и сообщил:
— Ну, будем считать, обошлось. Хотя я и не понимаю… Ладно. Пора превращаться в моряков.
Они взялись за дело: Конан приступил к починке лодки, Луара и Ки-шон отправились на розыски или целого паруса, если таковой найдется, или обрывков парусов, которые можно будет сшить в большое полотнище, смастерив иглы из острых рыбьих костей и надергав нитей из неистлевшей материи; Ловар был отряжен собирать яйца гнездившихся в корабельных останках птиц, встревожено круживших над головами людей. Волшебнику также поручили наполнить фляги пресной водой, которая сочилась по скалам, собираясь в иных местах в тонкие струи.
Близился вечер. Конан заделал пробоину. Походив по корабельному кладбищу, подобрал два одинаковых весла и отнес их к месту предстоящего отплытия. Еще он отыскал в нагромождениях мертвого дерева длинное, толстое, упру, гое бревно, верно служившее некогда мачтой большого корабля. И, действуя им как рычагом, попробовал сдвинуть лодку к воде. Мышцы рук, ног и живота вздувались в неимоверном напряжении, бревно-рычаг угрожающе трещало, но тяжелая и такая неподатливая на суше морская посудина сдавалась и, скрипя днищем по песку, медленно продвигалась к набегающим на берег волнам.
Конан устал от поединка с лодкой, но выиграл его: их небольшой корабль лежал наполовину в воде; утренний прилив поможет оторвать его от суши.
Был готов и парус, сшитый из разномастных кусков. Сверху и снизу к нему прикрепили брусья — они послужат реями.
Роясь в корабельном мусоре, девушки наткнулись на пустой бочонок и вместе с Ловаром наполнили его пресной водой. Чародей набрал птичьих яиц, наловил крабов и ближе к вечеру, разведя костер, взялся за приготовление пищи. Последним к ярко полыхающему костру подсел киммериец.
— На этом погосте встречается не только труха.— Варвар бросил на песок большие круглые монеты.— Там целый сундук этого добра.
Увидев деньги, Ки-шон лишь брезгливо передернула плечами, а Луара и Ловар взяли по одному кругляшку с отчеканенным на них профилем.
— Золото,— определил чародей.— Надпись на монете указывает, что они туранские.
И тут в Луаре проснулась дочь трактирщика.
— Слушайте, ведь если монет много, значит, это целое состояние! — с жаром произнесла она.— Кто знает, что нас ждет дальше? Может быть, потребуется опять что-нибудь покупать у дикарей… А может, мы попадем в цивилизованную страну, где нам опять-таки понадобятся деньги, чтобы заплатить за ночлег, за пищу… Давайте заберем этот сундучок с собой, а?
— Нет,— ответил Конан.— Нам неизвестна судьба этого золота. Оно могло послужить причиной гибели людей, перевозивших его. А погубив один раз, оно может погубить и во второй. На золоте часто лежит проклятие.
Ты прав, варвар.— Ловар кинул монету обратно на песок.— Если нам что и нужно, так это побольше воды, еды — хотя бы этих чертовых яиц и крабов — да снисхождение богов и сил, повелевающих ветрами и морскими волнами. Киммериец потянулся.
— Спать хочу, мочи нет. Видать, стар я уже для таких передряг. Поесть бы да сразу упасть…
— Так в чем же дело?
— Место хоть и кажется спокойным, но дежурить будем. Мало ли что…
— Ложись. Я первым подежурю.
Ки-шон метнула на Ловара полный недоверия взгляд; Конан заметил это и усмехнулся подозрительности кхитаянки.
— Хорошо,— сказал он.— Так и сделаем. Разбуди меня часика через четыре.
— Мне эта бухта кажется обителью тишины и безопасности.— Луара перебрасывала из ладошки в ладошку испекшееся яйцо.— По-моему, мы первые, кто вспугнул здешних птиц.
— Хотелось бы верить,— произнес киммериец.
Так и оказалось. Ночь прошла без происшествий.
С первыми лучами рассвета начался прилив. Дежурившая в этот час Ки-шон растолкала Конана, тот поднял остальных. В лодку, уже качавшуюся на волнах, путники перенесли пожитки, еду и бочонок с водой. Установили весла. Подняли парус.
— Что ж… Пора,— возвестил киммериец.
Он оттолкнул маленькое судно на более глубокое место, помог девушкам и Ловару перебраться через его высокие борта. Затем сам подтянулся на руках и перебросил могучее тело в лодку.
Большими, резкими гребками Конан погнал кораблик в открытое море.
И вот позади — узкие ворота бухты, образованные забравшимися в море скалами, и уже едва различимая кромка берега странной гавани. Впереди — неизвестность. А под ними — пучина, неведомо что таящая в своих глубинах…
Немного погодя Конан убрал весла, ибо ветер наполнил парус, и их судно самостоятельно заскользило по волнам.
— Пока северо-восточный, попутный,— заметил киммериец.— И море спокойное.
— И вообще,— кривая ухмылка исказила лицо колдуна,— что-то чересчур удачно начинается наше морское путешествие.
— Все в руках богов, колдун.
— Твоя правда, варвар.— Он открыл было рот, намереваясь спросить, надеется ли Конан с помощью одного лишь переменчивого ветра достичь другого берега, но промолчал. Ловар верно подметил — все складывалось наилучшим образом: дул желанный ветер, водную гладь нарушала лишь легкая рябь, солнце украшало чистое, не предвещающее штормовых бед небо. Путешественникам оставалось только наслаждаться морской прогулкой. Солнце прошло зенит, начало медленный, неуклонный путь к закату.