Я понимаю, что это крайне опасная затея, и многие решат, что лучше остерегаться таких вещей, а не рассматривать их пристально. Намного проще ткнуть пальцем и назвать Джеффри Дамера дьяволом, чем включить собственное воображение для исследования его внутреннего мира. Так происходит, потому что воображение является отражением самой личности, и даже предположение о том, что человек может понять мир Дамера, означает признать его сходство с собой вместо того, чтобы радостно твердить о ваших отличиях. Но как еще мы можем понять его, кроме как извлекая на свет те самые крупицы узнавания? Читатель должен стать кем-то вроде психотерапевта, который в работе «опирается на свои собственные психологические характеристики», – иначе он будет вынужден барахтаться в успокаивающем его бульоне «объективности»[4]. Страх, лежащий в основе этой нерешимости, представляет собой боязнь посмотреть на ту часть человеческой природы, которая не только пугает, но и разделяет людей. Как осторожно выразился Колин Уилсон: «Наш интерес к убийству сродни пробуждению во сне»[5].
Человек уникален среди всех остальных видов тем, что иногда убивает под воздействием импульса без социальной или биологической на то выгоды, а просто ведомый некой силой, страстью. Дамер часто использовал слово «похоть», когда рассказывал о своих преступлениях. Этолог Нико Тинберген так размышлял над этой необъяснимой загадкой: «Человек является единственным видом, способным на массовое убийство, – писал он, – единственным отклонением от нормы в созданном им самим же обществе. Почему так?» Очевидно, что в зале суда нам не удастся найти ответ на этот вопрос: с ним не могут справиться даже данные психиатром определения. Это в первую очередь философский вопрос, и поэтому на него нельзя ответить, пока каждый из нас не приложит определенные усилия к поиску ответа.
Эрих Фромм убедительно перечислял потребности человека; в числе них – стремление иметь объект поклонения, способность общаться, тяга к единству и родству, желание проявлять эффективность и необходимость побуждения к действию. На каждую из этих потребностей можно взглянуть как с положительной, так и с отрицательной стороны. Объектом поклонения может стать Бог, любовь и истина; но также оно может быть направлено на какие-то извращенные цели. Стремление к единству и родству можно выразить с помощью доброты и альтруизма или зависимости и разрушений. Одни находят проявления единства и родства во взаимном сотрудничестве и мистическом опыте, а другие – в пьянстве, наркомании и деперсонализации[6]. В каждом из перечисленных случаев Джеффри Дамер избрал отрицательный путь.
Это поднимает очередной сложный вопрос, который мы еще изучим на этих страницах. Нет никаких сомнений в том, что Дамер понимал разницу между добром и злом – он не был моральным идиотом. В суде многократно говорили о том, как он делал выбор, о том, что у него всегда была альтернатива, но он раз за разом поступал неправильно. Путаница в вопросах морали – характерная черта убийц подобного рода. Если бы Дамер был аморальным человеком, его случай не подвергся бы подробному изучению, так как нельзя извлечь уроки из страницы, на которой ничего не написано. Тот факт, что он все-таки обладал моральными принципами, но совершил безнравственные поступки, ставит его на одну ступень со всеми нами даже несмотря на то, что он все-таки являет собой очевидное отклонение от нормы. Разница между нами, и Дамером заключается в степени, а не в сущности. Нас всегда обескураживает, что часто у убийцы имеется своя внутренняя моральная система, которой он вынужден подчиняться; «у него есть своя личная, индивидуальная этическая цель, которая остается неясной для окружающих и даже для него самого»[7]. Или, что кажется еще более немыслимым, по словам Мелани Кляйн: «Нельзя утверждать, что преступник не испытывает любовь, но она так глубоко похоронена и спрятана внутри него, что только подробный анализ может вывести ее на поверхность»[8]. Целью данного исследования и является найти тот ключ, который открывает путь к внутренней моральной системе и выявляет эту таинственную этическую цель.
Мотивы и поведение Джеффри Дамера были, безусловно, в высшей степени странными, но тем не менее не выходили за рамки понимания. Они отличались от наших собственных мотивов поведения своей силой, жестокостью, отталкивающим и возмутительным способом их выражения, но не своей сущностью. Они являют собой одни из самых гнусных и самых прискорбных деяний, которые только может совершить человек, но все же подобное, как бы ужасно это ни звучало, присуще всем людям. Колин Уилсон большую часть своей жизни посвятил исследованию этого феномена. «Изучение убийства, – пишет он, – не является изучением нормальной природы человека; это исследование человеческой природы, запятнанной действием, благодаря которому теперь ее можно увидеть на предметном стекле микроскопа»[9]. Эту концепцию запятнанной человеческой природы следует обязательно иметь в виду, пока мы все глубже и глубже спускаемся вместе с Дамером в его личный ад, потому что придет время, когда действия Джеффри начнут укреплять его веру. У каждого человека бывают темные, постыдные, омерзительные импульсы, в целом передающиеся по наследству в рамках нашего вида. Они проистекают из дионисийских[10] порывов к трагедии, разрушениям и анархии, которые должны контролировать структуры цивилизации, включая религию и мораль. Неоспоримо то, что эти дикие, иррациональные побуждения присутствуют у каждого; но также очевидно и то, что, к счастью, они сдерживаются саморегулированием. В случае Дамера ограничения перестали действовать, оковы пали, и Дионис вырвался на свободу.
7
Neville Symington, Response Aroused by the Psychopath,
8
Melanie Klein, Love, Guilt and Reparation, цит. по: Symington,
10
Аполлон и Дионис являются противоположностями, представленными в греческой мифологии и, следовательно, в жизни людей. Первоначально бог земледелия Аполлон заботился о плодах, которые давала земля, и о высшем творении природы – самом человеке, уделяя особое внимание переходу из юности в зрелость. Изначально его считали богом пророчеств, о чем часто упоминалось в песнях, со временем он стал богом музыки и искусства в целом. Дионис считался богом растительности и плодородия, и в особенности богом виноделия. В Древнем Риме он был известен как Вакх. Дионисийским фестивалям были присущи оргии и чрезмерная распущенность, вплоть до поедания сырого мяса только что принесенного в жертву животного.
Следовательно, несмотря на то что и Аполлон, и Дионис символизируют плодотворность человеческой сущности, они черпают свои плоды из разных источников. Аполлон, который всегда изображается как воплощение физической красоты и нравственной чистоты (лучшая его статуя – Аполлон Бельведерский в Ватикане), олицетворяет все лучшее, чего может достичь человеческая сущность посредством контроля, порядка, дисциплины, сдержанности, господства над собой и своими порывами. Моцарт, Бах, Микеланджело – типичные его представители. С другой стороны, Дионис показывает нам, на что способна человеческая природа – необузданная, безудержная, спонтанная и свободная, – когда она предоставлена сама себе. Первобытная музыка и страстная поэзия – прерогатива Диониса, а театр, где можно смело выражать свои эмоции, – его дом. Аполлон – это классическая, неповрежденная красота; Дионис же инстинктивный, дикий и опасный. (