- Я запрещаю тебе идти в ближайшие дни в министерство, проживут без тебя. А я вызову целителя на дом. Еще не хватало, чтобы моя невеста умерла, так и не побывав на собственной свадьбе.
В его голосе отчетливо проступала улыбка, а я сжимала руки в кулаки под одеялом и до боли впивалась в ладони ногтями, чтобы удержать контроль над собой и своими эмоциями. Когда дыхание более-менее выровнялось, я открыла глаза и привстала.
- Я должна идти на работу, и это не обсуждается.
- Хватит командовать! – возмутился он. – Я не позволю тебе угробить свое здоровье.
- Я в состоянии сама о себе позаботиться, - раздраженно ответила я.
- Ты всегда была такой, но сейчас ты почти моя жена, значит, я в ответе за тебя, так что позволь и мне о тебе заботиться. Ты не сможешь в одиночку нести это бремя.
Он говорил с заботой и нежностью, которой я не заслуживаю, и мне хотелось, чтобы он замолчал и ушел, оставив меня на растерзание собственным демонам, которые пожирали меня изнутри, а я безучастно наблюдала за этим и терпела, зная, что уже ничто не сможет меня спасти.
- Я должна идти на работу, - словно робот, повторила я и направилась на кухню, чтобы заварить себе крепкий кофе.
- Скажи, это ведь не связано с Джорджем? – спросил Рон, облокотившись о стену на кухне.
Я слегка вздрогнула, надеясь, что он не заметил, и налила напиток в чашку.
Вот он – тот момент, когда я могу искупить свою вину, рассказать обо всем, заслужить ненависть человека, который любит меня больше всего на свете. Я должна им воспользоваться, чтобы раз и навсегда запереть демонов в клетку. Должна.
- Причем тут твой брат? – спросила я, мысленно презирая себя.
Трусиха. Не смогла.
- Просто спросил. – Он пожал плечами. – Пожалуйста, останься дома.
Мы некоторое время смотрели друг другу в глаза, а затем я сдалась.
- Хорошо. Только не нужно приглашать целителя, я просто отдохну.
Рон кивнул, подошел ко мне и обнял, зарываясь носом в растрепанные волосы. От этого нежного жеста мне хотелось закричать, но я стойко держалась, сглатывая подступивший к горлу болезненный ком.
Когда он аппарировал в аврорат, я медленно опустилась на холодный пол, уткнулась лицом в колени, которые тут же посильнее прижала к груди, и дала волю слезам. Демоны внутри ликовали, наслаждались моей болью, слабостью и невозможностью сопротивляться.
Ужасно было и то, что мне абсолютно не с кем об этом поговорить. Да я бы и не решилась рассказать такую постыдную тайну кому-то. Зачем? Чтобы увидеть осуждение в глазах собеседника и вялое похлопывание по плечу, смешанное с дешевыми фразами о том, что все обязательно будет хорошо?
Не будет уже хорошо. Я сломала себе жизнь.
Но мне было необходимо выговориться. И в мою голову внезапно пришла мысль, которая за последнее время стала единственной здоровой. Эта мысль стала для меня путеводителем, за которым я готова была идти, куда угодно.
Наспех одевшись, я вышла из дома, щурясь от яркого солнца. Так как боль в глазах нарастала и становилась невыносимой, надела солнцезащитные очки и побрела по улице, кишащей маглами. Они суетились, улыбались погожему деньку и верили, что их жизнь не будет разрушена в один момент. О, как они заблуждались. Судьба порой не ведает пощады и бьет порой менее честно, нежели сама Смерть.
Тем временем я подошла к обыкновенной магловской церквушке неподалеку от дома и остановилась у входа, заламывая руки. Сюда на исповедь приходят те, кому больше некуда пойти. Те, кто совсем отчаялись и не знают, как им жить дальше. Никогда не думала, что однажды стану одной из таких людей.
Набрав в грудь побольше кислорода, я отворила тяжелую дверь, которая раскрылась с характерным скрипом, а стоило ей закрыться, я оказалась в полной тишине. Здесь не было слышно гула автомобилей или голосов прохожих – вокруг стояла невероятная тишина, и лишь на задворках сознания я ощущала чье-то незримое присутствие, от которого становилось легче.
Огонь свеч подрагивал и периодически хрустел, и я неуверенно зашагала вперед, разразив покой стуком своих каблуков. Я не чувствовала себя лишней в этом месте. Казалось, что меня ждали.
Закрывшись в маленьком помещении, я присела на стул и стала ожидать священника, который обязательно меня выслушает и поймет, а затем помолится о моем прощении.
- Что тебя привело ко мне, дитя мое? – послышался голос за тонкой деревянной перегородкой.
Человек говорил таким голосом, что ему хотелось доверить все свои тайны. И при этом ты знаешь, что тебя никто не осудит, все мы грешны.
- Святой Отец, я очень согрешила, - прошептала я. – Я обманула и продолжаю обманывать дорогого мне человека, который любит меня всем сердцем. Но я не могу набраться храбрости, чтобы все ему рассказать, потому что правда убьет его. И я не хочу терять этого человека.
- Эгоизм погубит тебя, дитя мое. Ты заботишься сейчас не о ближнем своем, а о собственных чувствах, о том, что раскрытая правда причинит боль тебе и принесет бесцельность жизни. Ты должна поставить того человека превыше собственных чувств.
- Но ведь это причинит ему не меньшую боль! – возразила я срывающимся голосом.
- Боль отступит и очистит твою душу, даруя вам обоим свободу ото лжи и пороков. Ты совсем юна, дитя мое, но должна принять решение, которое в корне изменит твою жизнь. Ты должна сказать правду.
- Но я не могу! – Я всхлипнула. – Я не могу…
- Открой мне свою душу, поведай все, а я помолюсь Господу о твоем прощении.
И тогда я рассказала ему все без утайки, захлебываясь слезами, которые безуспешно размазывала по лицу. И с каждым словом мне становилось легче, будто все они весили каждое по несколько тонн, а сейчас падали в бездну.
Выйдя на улицу, я ощутила невероятную легкость, какой не чувствовала уже очень давно. А я уже и забыла, каково это – свободно дышать. Мысли разложились по полочкам, откуда-то появились силы и храбрость, и я вдруг подняла глаза к безоблачному небу и улыбнулась, чувствуя, что искупление будет тяжким, но плодотворным.
До вечера я пребывала в решимости и неком волнении, постоянно глядела на часы и ждала Рона с работы, который, как назло, задерживался. Но около девяти часов вечера послышался хлопок аппарации, а затем в гостиной появился уставший Рон.
- Ты голоден? – спросила я.
- А ты как думаешь? – Он улыбнулся. – Как себя чувствуешь? Выглядишь лучше, чем утром.
- Я отдохнула и разобралась со своими мыслями. Что ж, тогда пойдем на кухню.
Дождавшись, пока Рон поужинает и расскажет мне о том, как прошел рабочий день, я ощутила, что с каждым его словом и взглядом моя уверенность куда-то исчезает, образовывая какую-то пустоту внутри, подобную лишь черной дыре, всасывающей все, что я так бережно хранила с самого утра.
- Рон, мне надо сказать тебе кое-что важное… - начала я.
- Я тебя слушаю. – Он внимательно посмотрел мне в глаза, и я собрала всю волю в кулак.
- Я… люблю тебя, и что ты думаешь насчет того, чтобы датой нашей свадьбы стало двадцать восьмое июня?
Той ночью Рон был невероятно нежен и ласков со мной. Пожалуй, так, как никогда. Я не видела перед собой Джорджа, старалась не сравнивать все, что испытываю, но грязь, которая, казалось, сковала меня, наверное, уже было не смыть ничем. Вот, о чем говорил Джордж.
«Неужели не почувствуешь себя грязной?»
Чувствую. И буду чувствовать теперь всегда.
Когда Джинни узнала, что моя свадьба через два месяца, ее было не остановить. Она каждые выходные таскала меня по магазинам, заставляла примерять различные шикарные свадебные платья, в которых меня постоянно что-то не устраивало: то слишком пышное, то чересчур блестящее, то откровенное, то вычурное. Мисс Уизли злилась на меня и каждый раз проклинала, а я ходила следом за ней, словно безвольная кукла, пока демоны царапали мою душу и разрывали ее в клочья.
- А чем тебе это платье не понравилось, мисс привереда? – возмутилась Джинни, когда я критично осматривала пышное белое платье с золотистой вышивкой.