- Во время войны с Албанией и с Грецией в тылу лучше иметь друзей, чем оккупированных недругов, дуче!
- Спасибо. Это разумный совет. Я учту его. Итак, Далмация?
- Итальянская, - глухо ответил Павелич, опустившись в кресло.
- Продумайте, как это объяснить хорватам убедительнее, - сказал Муссолини, заметив, что только сейчас он выдохнул до конца воздух, - все остальное время дуче говорил вполголоса, сдерживая себя. - Продумайте, как вы объясните хорватам, что лишь Италия была их всегдашним другом и сейчас лишь Италия принесла им свободу.
- Свободу хорватам несут в равной мере и дуче и фюрер...
- Вы вправе дружить с кем угодно, но знайте, что судьбой Хорватии в первую очередь интересуется Италия, и рейх понимает нашу заинтересованность, как и мы понимаем заинтересованность рейха в Любляне и Мариборе. Текст вашего выступления - если, впрочем, оно понадобится приготовьте сегодня же и покажите Анфуссо: он внесет наши коррективы. Литературу об исторической принадлежности Далмации к Италии вам приготовят через два часа.
И, не попрощавшись с Павеличем, дуче вышел.
Муссолини думал, что поединок будет сложным и трудным, - именно поэтому он попросил присутствовать при разговоре Филиппо, рассчитывая, что эта победа не будет забыта, а занесется в анналы истории его секретарем и другом. Однако перед ним был не террорист и национальный фанатик, а политикан, легко отдавший Италии исконные хорватские земли на Адриатике за то лишь только, чтобы самому сделаться поглавником, фюрером, дуче нового националистического государства...
"Какой ужас! - подумал вдруг Муссолини, испугавшись чего-то такого, что мелькнуло в его сознании и сразу же исчезло, словно испугавшись самого своего появления. - Какое падение нравов и чести!"
"Первому заместителю премьер-министра
доктору Мачеку.
Бану Хорватии доктору Шубашичу.
Сводка первого отдела королевской полиции
в Загребе, экз. № 2
№ 92/а - 18741
Сразу после событий 27 III Прица, Аджия, Кершовани и Цесарец
собрались в помещении редакции журнала "Израз" (Франкопанская ул.).
Пользуясь объявленной амнистией, эти члены нелегальной КПЮ
разрабатывали план работы на ближайшие дни. "Видимо, - сказал
Кершовани, - главное внимание сейчас следует сосредоточить на
"национальном моменте". Назвав имена хорватских руководителей,
употребив при этом недостойные сравнения, Кершовани продолжал: "Они
будут, видимо, занимать выжидательную политику, поскольку их личные
интересы, базирующиеся на спекуляции интересами хорватского народа,
зависят от удержания ключевых постов. То, что Мачек не вошел - во
всяком случае, официально не объявил об этом - в состав кабинета
Симовича, свидетельствует о существовании какой-то иной возможности
удержаться у власти. Я допускаю мысль, что Мачек начнет тур
сепаратных тайных переговоров с Берлином или Римом". Цесарец возразил
ему: "С Римом Мачек вряд ли пойдет на переговоры, потому что Анте
Павелич сидит у Муссолини. Скорее всего, он будет искать контакты с
Гитлером, чтобы под эгидой Берлина отстаивать идею автономной
Хорватии". Прица выразил убежденность, что если Мачек и войдет в
кабинет - не на словах, а на деле, - то он будет самым решительным
противником как сближения с Москвой, так и либерализации внутренней
жизни страны. В правительство он может согласиться войти лишь на том
условии, если Симович подтвердит верность курсу держав оси. Аджия
сказал, что главная задача коммунистов на современном этапе
"ударить по национализму", "поскольку на горе хорватского крестьянина
греет руки губернатор Шубашич, который не подумает решить социальную
проблему, передав безземельным пролетариям села земли, принадлежащие
хорватским помещикам". Он продолжал развивать свою мысль о
необходимости "борьбы с буржуазным национализмом", потому что "эта
ржа будет поедать Югославию изнутри и Гитлер наверняка не преминет
воспользоваться этим, играя между Мачеком и Павеличем, шантажируя при
этом Белград угрозой отделения Хорватии". Прица выразил сомнение
урвать максимум благ для хорватской буржуазии и чиновничества. "Вряд
ли, - продолжал он, - Мачек решится на сепаратные переговоры с
Берлином, ибо он потребует гарантий против Анте Павелича, называющего
его, Мачека, "сербской марионеткой", а Муссолини не отдаст своего
человека Гитлеру". Цесарец сказал, что их спор носит "теоретический и
предположительный характер, тогда как сейчас такой момент, когда надо
принудить белградское правительство к действиям - решительным и
недвусмысленным - против всякого рода сепаратизма, против паники,
слухов, действий "пятой колонны", особенно мощной здесь, в Хорватии,
где позиции немцев традиционно сильны". Он подробно остановился на
необходимости разъяснительной работы в армии, "поскольку в случае
если Гитлер начнет войну, то на первых порах, пока не будет вооружен
весь народ, именно солдаты будут сдерживать нацистское вторжение".
Прица спросил Цесарца, уверен ли он в том, что начнется война.
Цесарец ответил утвердительно. Аджия, однако, высказал предположение,
что "Мачек, вероятно, решит поставить себе памятник при жизни, сделав
ставку на то, чтобы вывести Хорватию из-под удара, вплоть до того,
что именно он решится на провозглашение независимости". "Он не сможет
этого сделать, - возразил Кершовани, - потому что армия в Хорватии не
поддержит его, ибо она верна Симовичу. До тех пор пока армия стоит на
стороне Белграда, - заключил он, - пока Мачек не имеет опоры в армии,
ни о каком отделении Хорватии не может быть и речи. Лишь только если
войска Гитлера и Муссолини придут сюда, можно считать отделение
Хорватии свершившимся фактом. И провозглашать это отделение будет не
Мачек, а Павелич. Поэтому: борьба на два фронта, связь с армией,
самое активное участие в митингах и демонстрациях, ежедневные
выступления в нашей прессе, организация студенческих и рабочих
сходок, на которых мы должны проводить разъяснительную работу".
Следует указать на то, что в Загребе распространяется огромное