Когда выходил, увидел милицейский газик, из которого неторопливо выбрался Пухленький молодой человек в хорошо подогнанном и очень дорогом штатском костюме. Окинув Хожанова равнодушным взглядом, молодой человек скрылся в дверях морга.
Теперь предстояло решить главное: войдет он в ее квартиру или нет? Он вдруг понял, что шел к этому криминальному решению с первой секунды, с той самой, как увидел ее остекленевшие глаза и белую руку, перепачканную землей, Он все решил именно тогда, — ясно с этим, и не реминисценции теперь нужны, а действие. Войти в квартиру, и Немедленно. Через час или два дознаватель милиции разыщет родственников и сообщит о случившемся; Но даже если родственников нет, все равно квартиру опечатают, и тогда попасть в нее будет не то чтобы сложнее, но значительна опаснее — по последствиям. Их ведь тоже надо учитывать, что бы там ни было…
Итак, сейчас он сядет в такси и поедет. Он тут же вспомнил, что у него нет и пятачка, а нужно по меньшей мере рублей пять. Ничего, выход, кажется, есть…
Он вернулся в морг и уверенно постучал в дверь третьего зала, послышался голос анатома, потом недовольный возглас пухленького дознавателя, двери открылись, анатом с трудом сдержал возглас удивления, а когда услышал просьбу — одолжить десять рублей до завтра, — даже растерялся: «Вы, собственно, в уме? Я вас не знаю, мы первый раз видимся!» — «Не велика сумма, даже если и потеряется… — пробурчал Хожанов. — Вы же записали мои данные?» — «Но я не видел вашего паспорта! — парировал доктор. — Вы вообще похожи на авантюриста!» — «Здесь вы правы, — согласился Хожанов. — Я и есть самый настоящий авантюрист. Так дадите?» Оглядев Хожанова с ног до головы, врач вытащил из часового кармашка аккуратно сложенную вчетверо красненькую и вздохнул: «Плод трехмесячных накоплений, чтоб вы знали. Точно отдадите?» Хожанов кивнул и ушел — из зала уже доносился раздраженный зов пухленького.
Такси он поймал сразу и попросил шофера ехать самым коротким путем: «У меня всего червонец, а мне еще неделю жить, понял?» — «Ходи пешком, если такой бедный, — довольно дружелюбно улыбнулся шофер и тут же сообщил маршрут, которым собирался везти. — Рубля в два, ничего?» Это было вполне ничего, потому что отныне предстояло ездить много и часто, и каждый рубль был на счету.
Добрался быстро, дверь подъезда оказалась открытой. «Консьержка!» — догадался он. Это была неожиданность, и неприятная, он по опыту знал, что пожилые эти дамы, как правило, дотошны, въедливы и сварливы. Войти будет трудно, если удастся вообще.
И верно, женщина лет шестидесяти, усохшая, маленькая, в шелковом платье старинного покроя, стрельнула глубоко запавшими глазками:
— Ну-у? Расскажите, молодой человек, в какую квартиру и к кому именно? (С этим своим «Ну-у, расскажите» она была вылитая, хотя и постаревшая сильно, Чурикова — так показалось Хожанову.)
Дело выходило проигранным. Врать бессмысленно, ибо Строевой, увы, дома нет навсегда, и если последнее обстоятельство эта мумия еще не знает, то сам факт отсутствия непреложен… Н-да. Он уже собирался смущенно проговорить «Извините» и ретироваться, как вдруг вспомнил: «Никогда не предъявляю удостоверения. Взгляну вот так (доктор свел глаза в кучку, высматривая кончик собственного носа), и проход свободен! Сколько раз проверял…»
— Мне нужно осмотреть окна и чердак, — сухо произнес Хожанов. Стандартная фраза… В былые годы каждый праздник сидел он у окна гостиницы в центре города (имелись в виду возможные боевики, чьи действия обязан он был незамедлительно пресечь. Но разве нужна была хоть кому-нибудь бессмысленная жизнь смешных и нелепых рамоликов… Гумор, право…)
— Но… — она посмотрела недоуменно, — ваш товарищ уже был третьего дня?
Подозрение еще не материализовалось, но уже повисло в воздухе. Все зависело от его ответа. Он свел глаза в кучку, пытаясь увидеть кончик собственного носа.
— При чем тут это, товарищ?.. — Протянул руку, вспомнив, что ему должны дать ключ от чердака.
Консьержка закивала: «Да, да, конечно, сейчас», — и, получив увесистый ключ, Хожанов начальственно закрыл за собою дверь. Спасибо ALMA MATER…
Поднимался на том же самом лифте, и свет врывался и исчезал, обозначая пройденные этажи, как в тот день. Что ж… Он приближался к частице, отзвуку того, что единственный раз вспыхнуло в его жизни ослепительно радостным чувством, незнакомым дотоле, и по мере этого приближения исчезала тревога и пропадали сомнения…
Но он понял, что затеял опасную и, кто знает, совершенно бесполезную игру, даже бессмысленную, потому что нельзя осмысленно играть с призраками, фантомом, воображением, и все же что-то подсказывало: он идет по верному следу. И то, что сейчас предстояло ему совершить, он оценивал трезво. Вспомнилась вычитанная где-то фраза: нельзя достичь целей нравственных путями и средствами безнравственными, но он подавил возникшие было сомнения и успокоил себя тем, что иного выхода просто нет.