Конечно, у него не было иллюзий относительно того, что в начале 1927 года, когда еще даже Троцкий не был вышиблен из Политбюро, можно отобрать у ОГПУ Остехбюро полностью, не говоря уже о решительном пресечении 'милых шалостей' госбезопасности - это было невозможно по определению, поскольку даже Сталин не мог в это время пойти на столь принципиальный конфликт с верхушкой Лубянки. Речь шла о решении куда более скромной задачи, заключавшейся в создании армейского аналога Остехбюро, находящегося в подчинении Штаба РККА. Это позволяло решить целый ряд задач: во-первых, организовать НИОКР с многократно более высокой эффективностью, чем у чекистов, которые, в основном, переводили бюджетные деньги на чепуху, причем, с охватом важнейших тем, которыми оригинал вообще не занимался; во-вторых, постепенно превратить эту организацию в центр перспективного научно-технического планирования, что было жизненно необходимо, поскольку деятельность того же Амторга, в реальности закупавшего большую часть оборудования для новых заводов и фабрик, явно нуждалась в пристальном внимании следователей - случаев закупки не самого лучшего оборудования по явно завышенным ценам было столько, и, в таких масштабах, что можно было с уверенностью говорить о деятельности крупномасштабной системы коррупции, имевшей надежное прикрытие на самом верху; в-третьих, можно было спокойно прикрыть от назойливого внимания 'Госстраха' многих крупных ученых, чьи умы и труды для страны были сейчас даже не на вес крупных бриллиантов чистейшей воды, а намного дороже; в-четвертых, этот шаг позволял резко поднять влияние объекта среди генштабистов, поскольку он означал постепенное распространение влияния Штаба РККА на экономику.
Еще одним достоинством данного хода было то, что высока была вероятность поддержки данного проекта Сталиным, успевшим хлебнуть лиха с нынешней верхушкой госбезопасности. Коба был не тем человеком, который откажется от создания противовеса одной из важнейших систем влияния своих противников.
Конечно, это означало конфликт с ОГПУ, что было весьма нежелательно для постепенного наращивания влияния объекта - а разведчик первоначально склонялся к этому варианту, как наиболее надежному. Вот только, предоставлять истории возможность развития как в реальности, с внесением корректив только в армию, было чревато очень нехорошими последствиями для страны в целом. 'Раковым опухолям', которые появились 'в теле' СССР благодаря троцкистам, коминтерновцам, правым, чекистской верхушке, не стоило давать пустить столько же 'метастаз', сколько было в реальности. Риск, конечно, был колоссален - но, возможность удалить досрочно хотя бы большую часть троцкистских и чекистских 'метастаз', избежав тем самым массы проблем, дорого обошедшихся Советскому Союзу в 1927-1938 годах, его полностью оправдывала. Правые и Коминтерн были пока что недоступны - но, даже небольшое ограничение их возможностей стало бы очень неплохим дополнением.
- Есть мнение, товарищи, что ту часть Остехбюро, которая занимается выполнением заказов РККА, можно будет передать в ведение товарища Тухачевского - вмешался Сталин, в очередной раз пресекая начинавшийся 'бой быков'. - И, его можно будет постепенно расширить.
Коба мгновенно оценил перспективы предложения, сделанного Тухачевским. Его еще с начала 20-х успела допечь привычка ведомств вести свою игру - например, Наркоминдел пытался наладить рабочие отношения с капиталистическими странами, а коминтерновцы, тем временем, вели свои игры, непринужденно забавляясь с терактами и попытками переворотов. Если уж на то пошло, то у 'Миши' 'рыльце' было в очень густом 'пушку' еще со времен его командования в Минске - 'военная организация', подчинявшаяся сторонникам Троцкого, вела свою 'частную войну' с поляками, не утруждаясь не только получением санкции высшего руководства страны на эту затею, чреватую войной коалиции почти всех европейских стран, вкупе с Японией, против еле живой Советской России, но и просто информированием (соответствует РеИ - В.Т.).
Вплотную к этому примыкала инициатива 'ответственных исполнителей' - хотя, по мнению Иосифа Виссарионовича, определение 'безответственные авантюристы' к этой публике подходило намного лучше. Их было немного, но, возможности этих людей были огромны. Сначала создававший ВЧК вместе с Дзержинским, потом курировавший практическое осуществление 'мировой революции', а, затем, военную разведку, Уншлихт; распоряжавшийся мощным аппаратом и практически бесконтрольно расходовавший колоссальные средства оргсекретарь Коминтерна Пятницкий; начальники РУ РККА и ИНО ОГПУ Берзин и Трилиссер.
Но, Тухачевский унялся и поумнел - кто бы ни готовил для него материалы, но, додуматься и принять кардинальное изменение своих взглядов он мог только сам. Эти успокаиваться не собирались.
Отдельного упоминания заслуживала ситуация в ОГПУ. Менжинский был очень больным человеком, он физически не мог контролировать свое ведомство - а, тем временем, влиятельные чекисты 'первого призыва' вели свою игру.
У них имелся свой идеолог, матерый боевик, до революции успевший побывать членом всех партий, широко практиковавших террор - эсеров, анархистов, максималистов. Ныне он занимал пост полпреда ОГПУ на Северном Кавказе. Звали этого человека Ефимом Евдокимовым. Суть его идей можно выразить одной фразой - не ОГПУ должно подчиняться высшему политическому руководству страны, но, чекисты должны полностью контролировать жизнь Советского Союза. Одним из проявлений этого контроля должен был стать ввод представителя чекистов в состав Политбюро (соответствует РеИ - В.Т.).
Эти идеи, в большей или меньшей степени, разделяли многие влиятельные фигуры в ОГПУ - с ходу можно было назвать Яна Ольского (Куликовского), в молодости состоявшего в военной организации Пилсудского, Станислава Мессинга, еще одного выходца из Польши, Ивана Воронцова и Льва Бельского (автор предполагает, что идейная общность 'пятерки' сформировалась до того, когда они вступили в союз в 1929 году, после отстранения Трилиссера и, их противостояния с Ягодой - В.Т.).
Впрочем, Михаил Фриновский, Леонид Заковский (прототип Левки Задова из 'Хождения по мукам' - В.Т.), Всеволод Балицкий, Яков Блюмкин были ничуть не лучше.
Подрастали и новые фигуры такого же плана - например, Израиль Леплевский.
Возле каждого из этих людей, которых можно было назвать 'сильными личностями в ОГПУ', была устойчивая группировка, связанная не только совместной службой, но и весьма сомнительными делами и делишками, явно не укладывавшимися в нормы законности. Коба понимал, что знает об этом вряд ли четверть того, что есть - но, даже этого было очевидно для того, что идеи Евдокимова в этой среде популярны вовсе не случайно, поскольку установление даже относительно жесткого контроля со стороны Политбюро над ОГПУ означало для всех них бесповоротное завершение привольной жизни, и, самое главное, потерю девяти десятых имеющейся власти.
А они уже распробовали прелесть бесконтрольной власти - и, почему-то, лишаться ее совсем не хотели. Наоборот, их искренним желанием было распространение уже имеющейся власти на всю страну. Сталину эта публика напоминала генералов и деятелей секретных служб Латинской Америки, учинявших перевороты во имя того, чтобы насладиться бесконтрольной властью в свое удовольствие. Чаще всего, это наслаждение продолжалось не особенно долго, поскольку таких желающих в этих странах было в избытке - но, публика, живущая по принципу 'Хоть день, но, мой!' не переводилась.
Пытаться им объяснить тот факт, что бесконтрольность являются кажущейся, поскольку слабая страна по определению не может быть самостоятельной, у нее всегда есть сильная держава-патрон - а не может стать сильной страна с безответственным руководством, это принципиально невозможно! - так что все эти хунты находятся у власти ровно до того момента, пока они устраивают настоящих хозяев страны-сеньора, было бесполезно, поскольку все они были эгоцентриками высшей пробы. Столь же бесполезным было объяснять им то, что руководство страны остается таковым ровно столько, сколько оно может удовлетворять коренные нужды страны в квалифицированном руководстве - таких материй они просто не воспринимали, это лежало далеко за пределами их представлений. Так же они принципиально не желали понимать того, что реализация их желаний неизбежно и очень быстро приведет к превращению Советского Союза в северное подобие Латинской Америки, с той разницей, что на руинах СССР появится некоторое количество колоний и полуколоний нескольких великих держав, а не одной.