Само собой, вставал вопрос, надо ли это дело Седому?
Старый медвежатник давненько уже задумывался о том, чтобы завязать - и возраст у него был не юношеский, до шестидесяти оставалось всего ничего, и здоровьишко было потрепано неспокойной жизнью. Не менее важным аргументом в пользу окончания карьеры было и резкое сужение, по-комиссарски говоря, фронта работ.
Седой частенько с печалью вспоминал царские времена - он ведь начинал еще в царствование государя Александра III, учеником легендарного Гвоздя. Это его учитель придумал такую хитрую систему, после того, как разок сходил по Владимирке в Сибирь. Вернувшись оттуда, Гвоздь, прозванный так за умение открыть сапожным гвоздиком почти любой дверной замок, резко сменил порядок своей работы - теперь ни о каком участии в налетах с мокрухой и речи быть не могло, все было совсем по-другому.
Обычной практикой его группы стали тщательно подготовленные ночные посещения купеческих контор или квартир богатых людей, желательно, в отсутствие хозяев, в ходе которых охранники, горничные, кухарки получали на рожу тряпки с хлороформом, что обеспечивало им долгий и крепкий сон. Пока же они находились, как выражаются доктора, под наркозом, Гвоздь с учеником вскрывали сейфы. Иногда Гвоздь соглашался поработать с пользующимися его доверием 'иванами', при ограблении банков - но, всегда обязательными условиями были отсутствие 'мокрого' и неизвестность его персоны для рядовых бандитов.
Еще одной хитростью старого медвежатника была запущенная для ментов (вопреки распространенному мнению, так уголовники называли еще царских полицейских - а пришло это сленговое выражение из Австро-Венгрии, где одним из предметов форменной одежды полицейских был короткий плащ, ментик - В.Т.) мульку, что, дескать, неуловимым медвежатником является неизвестный никому Седой. Совсем еще молодой тогда ученик, в темных волосах которого не было ни малейшей седины, искренне удивился - ведь всем известно, что кличку дают за какое-то видимое отличие, привычку или умение. Гвоздь растолковал ему, что и фараоны это знают - стало быть, им надо шерстить тех, кто в возрасте, а на него и не подумают.
С годами Седой убедился в мудрости учителя - устроившийся в тихой Коломне Гвоздь поначалу был под изрядным подозрением, потом, по мере того, как проходили годы, околоточные посматривали в его сторону все с меньшим подозрением, поскольку он тихо-мирно лудил чайники и кастрюли, ремонтировал патефоны и замки; и, при этом никакого беспокойства от него не было, со старыми дружками, он почитай, не виделся, а, после того, как после нескольких лет начального ученичества от него перебрался в Первопрестольную Седой - а новых учеников он брать не стал, перестали подозревать и в козлятничестве (на криминальном арго конца XIX - первой трети XX веков - 'козлятник', это опытный преступник, обучающий молодое поколение - В.Т.). Та же история была и с самим Седым - поначалу к молодому металлических дел кустарю приглядывались, все же ремеслу он учился у бывшего медвежатника, потом, убедившись в его тихом образе жизни, оставили в покое. Со временем подзабылось и ученичество у Гвоздя - вот и стал Арсентьич образчиком благонадежного обывателя, отрадой полицейского сердца, не в пример иным пьянчугам да буянам, не говоря уж о хитровских обитателях.
А они тем временем работали - да с хорошим наваром. Умел Гвоздь поставить дело так, чтобы не попасться ни на деле, ни, самое главное, на сбыте добычи. Взяли хабар в ассигнациях - упаси Никола-Угодник, никто сразу делить да тратить добытое не станет; потихоньку поменяет Гвоздь банкноты на серебряную мелочь через знакомого кассира сберегательной кассы, каковую постепенно, по мере обмена подельникам и выдаст честно. Сам же любил большую часть своей доли держать в золотых империалах да припрятывать надежно, чтобы при любом обыске нашлись невеликие сбережения честного кустаря в серебряных рублевиках да полтинах - и Седого к тому же приучил. Вот и выходило, что гулять с успешного дела люди Гвоздя гуляли, только на скромную мелочь, без великого размаха, никому глаза не мозоля. В самом деле, что такого, что гульнет иной раз обыватель на три рубля или на пятерку? Видать, прибыльная работенка привалила - только и всего. Сыскные, тем временем, присматривались к тем, кто гуляет широко, на многие сотни рубчиков - искали тех, кто в купеческой конторе подломил несгораемый ящик с двадцатью тысячами, понятно, они и гулять должны соответственно.
Еще хитрее Гвоздь поступал, если в богатых квартирах удавалось взять драгоценности, иные из которых стоили подороже содержимого иного купеческого сейфа. Конечно, полную стоимость получить было никак невозможно - хорошо, если удавалось выручить пятую часть цены. Часть денег старый медвежатник выплачивал своим подельникам сразу, из своего кармана - а украшения укладывал 'отлежаться' в тайники, когда на полгода, а, иной раз, и на цельный год. Полиция рыла землю со всем рвением, тряся ювелиров не только Москвы, но и Питера, и крупных губернских городов - это было и неудивительно, драгоценные цацки принадлежали женам и дочкам больших чинов и богатых купцов. Гвоздь терпеливо ждал, пока уляжется кипиш - а, потом, давал весточку своим знакомцам из числа варшавских воров (это аналог воров в законе в Царстве Польском Российской Империи - В.Т.). Приезжал от них неприметный человечек, сведущий в ювелирном ремесле (это преступное сообщество промышляло не только обычными видами криминальной деятельности, но и, в отличие от преступного мира центральной России, серьезной контрабандой; причем, в его составе было немало евреев, имевших хорошие связи среди торговцев драгоценными камнями и ювелирными изделями - В.Т.). Приезжал - и, оценив добычу, рассчитывался. Уж неизвестно, что дальше они делали с этими цацками - то ли распиливали украшения, продавая камешки отдельно, золотишко переплавляя; то ли продавали это добро вовсе в дальние края - но, никакого беспокойства ни разу не случилось, никто не погорел на этом рыжевье с камешками.
После смерти Гвоздя, тихо помершего в 1915 году, бразды правления принял Седой - и продолжил дело в точном соответствии с порядком, заведенным покойным учителем. Поэтому за все эти годы и не спалился никто - а погибли только двое подельников, взятые в заложники чекистами в 1918 году, и расстрелянные тогда же. Ну, от этого уберечься было никак невозможно.
Дела шли - но, даже с началом нэпа 'жирных гусей', с которых можно было поживиться, стало не в пример меньше. Перевелись частные банки, а, появившиеся нэпманы и иностранные концессионеры, во-первых, как правило, изрядно уступали в богатстве типичным состоятельным людям царской России, во-вторых, по-настоящему богатых среди них было немного; в-третьих, за ними зачастую внимательно присматривали ГПУ и милиция, понятно, по своим соображениям - но Седому с подельниками от этого было не легче. Резко сузились и возможности сбыта - пойди, нынче сплавь за хорошие деньги взятые у коллекционера-концессионера украшения или картины, если Варшава стала заграницей, куда запросто не съездишь! Сбыт в Москве был чреват палевом - да и не давали нынче нормальной цены.
Глядя на все это, подельники Седого иной раз осмеливались как бы невзначай заикнуться главарю, насчет завязки. Старый медвежатник пока что не говорил ни 'да', ни 'нет' - но мыслишки такие у него были. В самом деле, самый молодой из его банды работал с ним двадцать лет с гаком - и, за это время успел скопить столько, что и детям хватит, если не тратить денежки дуром. Сам же Седой скопил золотишка с серебришком не только на четверых дочек, но и на всех возможных внуков. И вправду, как ни повернется жизнь, а на золото даже в голодающей Москве, при лютующих чекистах, понимающий человек мог прикупить и паюсной икорки, и копченой осетринки, и буженинки - так что за потомство можно было не беспокоиться.
Неплохо было и с чадами и домочадцами - конечно, они не ведали о настоящем 'втором дне' глав семейств, но, знали о том, что есть у них кое-какие подработки, из числа не самых чистых. Тут снова надо было поблагодарить покойного Гвоздя, накрепко вколотившего своим людям понимание той истины, что 'Бабий язык - что помело'. Поэтому вторым половинам, под великим секретом было сказано, что толкаем время от времени кое-какой левый товарец - отсюда и случаются дополнительные денежки в семейство. О настоящих захоронках Седой собирался рассказать только когда будет помирать - иначе, как бог свят, растреплют лучшим подружкам.