Перед тем как из подвала принесли две бутылки вина, Лист попросил штабного офицера, сидевшего у рояля, сыграть Шуберта. Он слушал музыку, откинувшись на высокую спинку кресла, закрыв глаза и расслабив мышцы рук. Он вспоминал брата, который играл длинными зимними вечерами, когда снег заметал все дороги к имению, и завывающе, страшно гудел в водосточных трубах ветер, и казалось, что где-то совсем рядом на голубом снегу замерли волки с длинными желтыми клыками, поджидая добычу — маленькую девочку в деревянных башмаках с загнутыми носками. Как же он хотел тогда спасти эту девочку с огромными голубыми глазами, льняными волосами, в красном фартучке, надетом поверх голубой — в оборках — юбочки.
...Ночью, после разговора с Гитлером, фельдмаршал попросил Дикса отвезти его на ближайший аэродром, чтобы лично убедиться в том, как отдыхают летчики.
Они проехали километров двенадцать по дороге, которая белела в ночи, словно припушенная первым октябрьским снегом, и оказались у взлетной полосы.
— Здесь штурмовики полковника люфтваффе фон Усманна, — пояснил Дикс.
— Почему не спят? — спросил Лист, услыхав голоса в большой палатке, разбитой под двумя огромными соснами.
— Видно, нервы, — ответил Дикс, — у меня тут много новеньких, только вчера прибыли из училища.
Увидев фельдмаршала, вошедшего в палатку, летчики вскочили с беленьких березовых табуреток, расставленных вокруг такого же веселого березового столика.
— Ай-яй-яй, — покачал головой Лист, — проказники еще не спят? А завтра предстоит такой трудный день. Ну-ка, в кровати, озорники, немедленно в кровати!..
Он оглядел молодых офицеров. Пламя свечей делало их лица похожими на старую живопись, и он испытал горделивое чувство радости за своих солдат — таких высоких и статных.
— Как вас зовут? — спросил Лист молоденького веснушчатого летчика, совсем еще юношу, — он стоял к нему ближе, чем все остальные.
— Фриц Тротт, господин фельдмаршал!
— Откуда вы родом?
— Из Кенигсберга, господин фельдмаршал!
— Семья военная?
— Нет, господин фельдмаршал! Мой отец — преподаватель литературы в гимназии.
— Почему сын изменил делу отца?
— Он пишет стихи, господин фельдмаршал, — пояснил полковник фон Усманн. — Сочиняет прекрасные стихи.
— Ну-ка, почитайте, — попросил Лист.
— Он смущается, господин фельдмаршал, — улыбнулся фон Усманн. — Смущается, как девушка...
— Ничего, ничего, мне он прочитает свои стихи. Не правда ли, Фриц Тротт?
— Хорошо, господин фельдмаршал, — ответил летчик, — только мне кажется, что они далеки от совершенства.
— Ну, степень совершенства будем определять мы, то есть слушатели...
Фриц Тротт закрыл глаза и начал читать:
— Вы настоящий поэт, — сказал Лист задумчиво. — Желаю вам быть настоящим солдатом — это тоже почетная должность...
— Спасибо, господин фельдмаршал! Я выполню свой долг перед фюрером!
— Германия не забудет своих солдат! — торжественно произнес Лист. — Имена германских солдат-победителей будут занесены на скрижали! Желаю вам победы! Она придет к вам, если каждый честно и мужественно выполнит свой долг — ничего больше!
Именно в это время в Кремле был заключен «Договор о дружбе и ненападении между Советским Союзом и Королевством Югославии».
— Я передаю эти сообщения из Белграда под завывание сирен воздушной тревоги, — кричал в телефонную трубку Андрей Потапенко, — уже второй день в городе рвутся бомбы, горят дома, гибнут дети! Вы успеваете записывать?
— Успеваю, — ответила стенографистка Мария Васильевна, — только говорите погромче, много помех.
— Хорошо. Так лучше?
— Лучше.
— Продолжаю. Абзац. Заключение советско-югославского договора встречено здесь с ликованием. Корреспондент «Нью-Йорк таймс» считает, что этот договор «может стать поворотным пунктом в войне, поскольку он ставит Советский Союз непосредственно в оппозицию к Гитлеру». «Нойе цюрихер Цайтунг» передает, что «заключение русско-югославского договора вызвало в Германии сенсацию, ибо при существующих обстоятельствах договор имеет ярко выраженный демонстративный характер».