– Батюшка сказал, в неё нечистый дух вселился! – вслед за ним выскочила и мамка, бешено вращая глазами, как будто дух здесь вселился не в меня, а в неё. – Сдадим в больничку, она полечится.
– Отставить больничку! — взревела я в унисон Евсевию, виртуозно выкручиваясь из его огромных лапищ, пока мамка бегала вокруг и крестила всё подряд, включая придорожные кустики.
И казалось бы, ситуация не могла стать еще плачевней, но… могла.
– У тебя проблемы? – к обочине прижался автомобиль. О божечки, да это же в самом буквальном смысле биолог из машины!
– Да что-о вы, эт мы так развлекаемся, – развела руками я, радостно отбиваясь от Севки. – Присоединиться не желаете?
Я была искренне уверена, что не желал, но он уверено вышел, отсоединил ошалевшего от такой наглости Евсевия от моего воротника и пригрозил ему какой-то статьёй уголовного кодекса. Как ни странно, она на него подействовала не хуже какой-нибудь цитаты из Библии, и Севка сразу как-то притух.
Я, тем временем, не спрашивая разрешения, уже забралась к Пономарёву на переднее сидение, потому что на улице меня ожидала чокнутая родня, и возвращаться к ним было не вариант. Биолог им что-то ещё говорил недолго, потом вернулся в машину и, никак не комментируя мою наглость, взялся за руль.
Я даже не стала уточнить, куда он везёт, а вёз он меня домой. Плавно остановился у подъезда, и мы некоторое сидели молча. Потом меня неожиданно пробило на ха-ха. Я прыснула сначала тихонько, в кулак, а потом громким хохотом на всю машину – до чего неловко. Но не успела я об этом задуматься, как выяснила, что оно заразно, и Пономарёв, сначала честно пытавшись сдерживаться, последовал моему примеру. Мы минуты две, наверное, вот так хохотали.
– Спасибо вам, неизвестно ещё, чем бы это кончилось, – неловко пробормотала я, отсмеявшись и глядя прямо перед собой, не уверенная, стоит ли ещё что-то говорить. – Вы бы мне помогли отстегнуться, а то что-то не выходит, заело, кажется.
Я остервенело жала на кнопочку, но та упрямилась, делая не особо ловкую ситуацию еще более неловкой. Биолог со вздохом полез мне помогать, и эта поганка под его пальцами с первого раза поддалась.
Но обратно в кресло Пономарёв не сел, так и навис надо мной, зачем-то вглядываясь в лицо. Мне вдруг очень некстати стало нечем дышать, и от нехватки кислорода, видимо, мозги отключились. Чтобы разбавить какое-то странное нездоровое молчание, я сделала какую-то странную нездоровую глупость. Ну, из тех, коих у меня был полный арсенал.
– Денис Сергеевич, вы обвиняетесь в краже… – глубоко и порывисто вздохнула я, комкая ремешок сумки у себя на коленях, учитель непонимающе вскинул брови. – В краже моего сердечка, – рассеянно добавила я.
То ли я слишком сильно подалась вперед, то ли он слишком низко наклонился, но губы наши соприкоснулись, и да, вот тогда у меня в действительности сорвало крышу. Это нужно было свести в шутку, мы свели в поцелуй. Сначала неуверенно, потом как-то испуганно и жадно, и я чувствовала, что когда спадет дымка, мне ещё придётся отвечать перед собой за то, что делаю.
Биолог тоже хорош: опомниться не успела, как оказалась в плену его объятий. Дышали шумно и судорожно, выцеловывали друг другу губы с поразительной дурацкой нежностью, опомнились одновременно, будто током ударило. Он отпрянул, а я схватила сумку и молнией выскочила на улицу.
========== 10. Болюшка во всех смыслах ==========
Не было у меня такого чувства, что жизнь кончена, честь попрана и всё, что может меня спасти – это бегство в Запорожскую степь со сменой фамилии. Ну сделала глупость, да, и глупость порядочную. Особенно ярко это ощущалось, когда я, дрожа, прижималась лопатками к внутренней стороне подъездной двери, и всё ждала, пока послышится шум мотора. С другой стороны, пообжиматься с сильным потрясным мужиком из влажных снов… это можно считать удачей? Особенно, если мы оба притворимся, что ничего не было?
В любом случае, из насквозь ужасного вчерашнего дня это был однозначно самый приятный момент, – так я думала, пялясь во все глаза в огромное коридорное окно на большой перемене и внутренне как-то подрагивая в предчувствии урока биологии. Как бы мне лишних неприятностей не сыскать на свою голову.
– Барковская, – но неприятности сами за милую душу меня нашли и даже оперлись по обе стороны от меня на старый грязный подоконник, – надо поговорить.
– О чем нам с вами говорить, Денис Евгенич? – я искусно округлила глаза, и можно было подумать, что нам не только говорить не о чем, но и вообще, я впервые в жизни этого гражданина вижу.
– Сергеевич я, – поправил он без тени улыбки, весь мрачный и какой-то свинцовый.
– О, ну откуда ж мне вас знать, Евгенич вы или Сергеич, Пономарёв или Громов какой-нибудь, – запальчиво ляпнула я и тут же прикусила язык, заметив, как резко мой дорогой Помарёв-Громов переменился в лице.
Но назад сдавать было уже поздно. Биолог ухватил меня под руку и шепнул короткое и колючее, как ёжик: «прогуляемся». Я и вякнуть поперёк не успела, чувствуя себя какой-то заключенной строгого режима, а его – своим конвоиром. И вот что: мне не нравились такие ролевые игры. К тому же, нам, очевидно, предстоял неописуемо скучный разговор, с кучей нравоучений и прочего не слишком приятного добра, которое обычно бывает в таких случаях. Надеюсь, хотя бы помолиться во искупление грехов он мне не предложит, а то это был бы уже совсем финиш…
– Насчёт вчерашнего… – неловко начал биолог, и я почти рефлекторно закатила глаза, решаясь упасти его от смущающей ситуации.
Так в мыслях и называла этот разговор: «насчет вчерашнего».
– Вот теперь по законам гор вы наконец обязаны на мне жениться, – я сверкнула глазами, но блеск этот почти мгновенно потух, так и не разгоревшись, – однако мы с вами живем не в горах, так что можете спать спокойно. А вот насчёт фамилии я бы послушала ваше объяснение. Если это, конечно, не тайна государственного масштаба.
– Ты всё-таки лазила по моей сумке, – почти без укоризны, даже как-то добродушно подытожил учитель.
О да, а ещё по твоей подсобке, по твоим тайникам в винном погребе, и сейчас с удовольствием залезла бы к тебе в штаны. Но это не на людях.
– Да, было такое, – со скрипом согласилась я и тут же перешла в наступление. – Но вы сами туда упрятали мой телефон и скрылись в неизвестном направлении с этой Козловой! Клянусь межклеточным веществом, у меня и в мыслях не было ничего дурного.
Пономарёв помолчал некоторое время, видимо, собираясь с мыслями или решая, что стоит мне говорить, а о чём лучше умолчать. Получилось у него в итоге довольно скупо.
– Я сменил фамилию недавно. Были на то причины. И если можешь, не распространяйся об этом, – он сначала спокойно говорил, а потом неожиданно перегородил мне путь и цапнул за руки, будто в нём фонтан искр взметнулся. – Ты ведь никому еще не сказала?
– Что-о вы, я же большой охотник поболтать, – я всё пыталась острить, отнимая свои руки обратно из не очень-то деликатного плена. – Ходила тут, знаете, с транспарантом вокруг школы, а не надо было?
– Мира! Это всё очень серьёзно.
Я вытянулась по струнке с непривычки. Он использовал для сокращения моего имени неожиданную «Миру», а не привычную «Славу», как будто не слышал, как это делают другие. Но эффект произвело.
– Я верю, что это всё очень серьёзно. Раз притащили меня сюда, значит, оно к тому же ещё и срочно, и явно не для чужих ушей. Ладно уж, не беспокойтесь, никому я не скажу. Была б болтушкой, всем бы уже давно растрепала, а так…
Если мыслить трезво, то на уголовника из Бутырок биолог не слишком-то смахивает, да и на мудака отпетого не похож. Н-да, бедному Денчику только романа с ученицей ко всем его неурядицам еще не хватало, неудивительно, что он вчера так шарахнулся.
– Ну, ладныть, пойдёмте к школе, что ли, – примирительно сказала я, разворачиваясь обратно, – а то на урок опоздаем. На ваш, между прочим, урок.
Доверчивый ещё такой, не стал просить никаких гарантий. Впрочем, он всё равно сказал слишком мало, чтобы оно хоть немного помогло мне разобраться в ситуации, и, видит масонская ложа, это было очень даже зря. Всё лучше ожидать феерической подставы, чем ощущать её во всей красе, свалившейся, как снег на голову.