Запястье дёрнуло тупой болью, картинка снова исказилась, а потом всё замерло.
Я не сразу поняла, что уже стою на ногах, на твёрдом шифере. И Заславский крепко прижимает меня к себе. Настолько крепко, что я чувствую биение его сердца. Он тяжело дышал и как-то не спешил меня отпускать.
Напротив, через парковку, светилось большое стеклянное здание. Голубые фонарики, протянутые вдоль фасада и вокруг окон, бросали красивые отсветы на покрытую водой поверхность крыши, и на байкерскую кожаную куртку Заславского.
– Всё хорошо. Видишь? Всё хорошо.
– Артём, окна… – прошептала я онемевшими губами.
– Что?
– Это агенство недвижимости напротив – компания моего отца. И сейчас в его окнах по меньшей мере пять стволов. И все они направлены на нас, – в голосе даже против моей воли звенела злая ироничная безысходность.
– На счёт три, поняла? – выдохнул он мне на ухо.
Я кивнула.
Заславский резко припал к земле, и, не выпуская меня из рук, откатился за выступ.
– Думаешь, они не ждут нас у выхода с распростёртыми объятиями? – спросила я, уловив его взгляд на дверь. – Пожарная лестница.
Мне на глаза попались перила, сбоку, как раз в том пролёте, через который мы прыгали.
По насмешке судьбы, единственная лестница здесь вела во внутренний двор, на парковку, то есть, почти в стопроцентную ловушку. Но двор плохо освещался, и это давало призрачную надежду.
Даже не выпрямляясь, я мёртвой хваткой вцепилась в перила и свесилась с крыши. Они скользили под пальцами и подошвой, я несколько раз чуть не сорвалась вниз, но хлопки пистолетных выстрелов подгоняли лучше, чем что-либо ещё.
Лестница отрывалась за полтора метра над землёй и я замерла, прикидывая, как лучше спуститься, не поломав себе ничего.
Сверху послышалось шипение и матершина. Я сразу почувствовала неладное, и спрыгнула наугад, приземлившись в мокрые кусты.
Спустя пару секунд сверху почти на меня свалился Артём. Объяснять не надо было, я и без того заметила. Пуля пришлась ему в ногу, чуть выше бедра. Заславский морщился и шипел, прижимая ладони к ране.
– Тихо-тихо-тихо, – я тотчас перекинула его руку через своё плечо.
На противоположном углу парковки уже появился чёрный силуэт. Медлить было нельзя. Я дёрнула ручку первой подвернувшейся двери, молясь всем богам, чтобы та была открыта, и мы буквально ввалились в тёмный коридор, ведущий в кухню какого-то ресторана быстрого питания, пахло пережаренным мясом и фритюрным маслом. Как повезло, что здешние повара любят покурить на свежем воздухе!
– Эй, куда! – окликнул нас кто-то.
– Заприте дверь, заприте! – крикнула я.
Стажёр с серым, как газетная бумага лицом простелил за кровавым телом, тянущимся по полу и действительно кинулся запирать дверь, и едва он это сделал, как туда принялись так бешено колотить, что казалось, сотрясалась не только сама дверь, но даже и стены. Но меня целиком занимала одна единственная мысль: если с парковки можно зайти в кухню, то вход в сам ресторан с другой стороны здания! Проход сквозной!
Быстро проскользнув сквозь толпу посетителей, мы снова оказались на открытом воздухе. Я принялась лихорадочно оглядываться в поисках укрытия, потому что за спиной слышались уже выстрелы. Видимо, отчаявшись достучатся, он решил просто прострелить замок.
– Помойка, – прокряхтел Артём, стараясь виснуть на мне так, чтобы я не прогибалась под тяжестью его веса.
– Чего?
Мы оказались на маленькой площади, окружённой магазинами: овощной рынок, секонд-хенд, палатка с шаурмой, за ней, вдали от света фонарей стояли, окружённые с трёх сторон забором, два мусорных бака. Твою мать, ну по помойкам я в своей жизни ещё ни разу не шарилась! Однако ситуация выбора не оставляла. И я, откуда только силы взялись, уже спустя несколько секунд привалилась к задней стенке мусорного контейнера, с наполовину повисшим на мне Заславским, среди остатков еды, коробок и какой-то липкой мерзости. Зловоние стояло просто выедающее глаза, застарелый запах гнили и разложения, но меня беспокоило только одно. Не остался ли за нами кровавый след на асфальте.
Громко хлопнула дверь – это из здания выбежали наши преследователи. Они орали друг другу что-то там про «не могли далеко уйти» и «Козлов уроет, если упустим». Потом разделились. Один оказался в буквально паре метров от нашего укрытия, и как назло, остановился зачем-то. Зачем – я думать отчаянно не хотела, я тогда даже дышать перестала, автоматически, наверное, нащупывая в кармане у Артёма пистолет. Проверит? Да неминуемо проверит. Во рту было сухо и кисло, плечи дрожали. Хоть бы кровавый след не оставили.
– Посмотри в здании, – крикнули ему, и он, затормозив на секунду, прошёл дальше, шаги стали удаляться.
Ещё через несколько мгновений всё окончательно стихло, но мы ещё минут пять сидели не шевелясь. Сердце колотилось, как ненормальное и всё никак не могло успокоиться.
– Надо уходить, – прошептал Артём одними губами.
Верно, не пройдёт и пары минут, как они догадаются вернуться и проверить. Заславский, превозмогая боль, поднялся, всё равно избегая вставать в полный рост, чтобы его из-за мусорного бака не было видно.
Мы проскользнули в сумрачный двор жилого дома, и, пригибаясь под балконами первого этажа добрались до едва приоткрытой железной двери, ведущей в тёмный сырой подвал, лестница которого была настолько узкой, что по ней с трудом можно было протиснуться даже в одиночку. Для Артёма спуск по ней обернулся настоящей пыткой.
Артём сполз по стенке в угол с паутиной и принялся хлопать себя по карманам. Эта затея ничем не увенчалась, а потому закончилась грязной руганью.
– Ёб твою мать! – взвыл Заславский, запрокидывая голову. – Телефон! Потерял, пока по крышам бегали. А твой?
– Остался в доме, и поверь, это лучшее место для него, если мы не хотим, чтобы наше местоположение раскрыли люди из «Добродетели».
– Резонно. Значит, остаётся только ждать.
Я не успела уточнить, чего именно мы собирались ждать. Заславский вытащил из своего рюкзака складной нож, разрезался край рубашки, и получившейся полоской ткани принялся перевязывать пулевое ранение. Я присмотрелась к нему в тусклом свете единственной лампы, болтающейся на проводе под самым потолком. Оно было сквозное, прошло далеко от кости. В целом, вроде, ничего серьёзного, только крови много.
Горячка адреналина спала, и теперь ему было по-настоящему больно. Руки, тоже успевшие перепачкаться кровью, соскальзывали и дрожали.
– Дай.
Я взяла из его рук кусок ткани и перевязала вокруг раны под болезненное шипение.
– Мы несколько раз уходили у них прямо из-под носа, – пробормотала я, сардонически ухмыляясь, – «Добродетели» должно быть будут невероятно злыми, когда нас наконец настигнут. Сначала стройка, потом паркур по крышам… Кстати, ты так и не объяснил, какого чёрта нам на этой стройке понадобилось. На кой тебе в такой срочности эти супер-важные документы, чуть не стоившие головы?
– Документы в нём нужны, чтобы расплатиться с человеком, что должен забрать нас отсюда вывезти из города, который весь контролируется «Добродетелью». К слову, он ужасно опаздывает, – тяжело вздохнул Аффарёныш, бросая взгляд на часы.
– Может, впредь будешь иметь дело с более пунктуальными подельниками, – мрачно съязвила я.
– Он крайне пунктуален, – отрезал Артём.
Мы встретились взглядами. Объяснять ничего не нужно было.
Убит. Валяется где-нибудь ничком в канаве. Это в лучшем случае. В худшем выбалтывает условленное место встречи под раскалённой кочергой где-то в подвале нашего дома.
С тех пор, как мне было пять, к нам в погреб иной раз привозили несчастных, и тогда оттуда слышались протяжные, исполненные страдания стоны, от которых нельзя было спрятаться, в какой угол дома бы ты не забился. Со временем я научилась даже спать под них, и предсмертные душераздирающие крики несчастных меня больше не трогали. Потом отец сделал звукоизоляцию, но пробирающие до костей мелодии пыток до сих пор продолжали иной раз мерещиться мне во снах, словно колыбельная, достойная дочки босса мафии.