Однако журналист не особо мне обрадовался. В подвале сената выделили несколько студий, и, когда я нашел ту, куда меня направил раб, журналист поправлял перед зеркалом прическу. Двое операторов развалились перед телевизором и смотрели комедийный сериал. Когда я представился, журналист оторвался от своего отражения и наградил меня подозрительным взглядом.
— Вы не настоящий астроном, — сообщил он.
Я пожал плечами. Отрицать это было бы глупо.
— И все же, — проворчал он, — лучше найти хоть какой-то сюжет для вечерних новостей. Ладно. Садитесь вон туда и сделайте вид, что знаете, о чем говорите.
Затем он принялся давать указания операторам.
Странное дело… Я успел заметить, что операторы носят золотые амулеты гражданина, а журналист нет. Тем не менее он отдавал им приказы. Мне такое положение дел не нравилось: я не одобрял, когда крупные коммерческие фирмы давали рабам в подчинение свободных граждан. Плохая привычка. Частные учителя, профессора в колледжах — одно дело; рабы могут исполнять эти обязанности не хуже граждан, и обычно их труд гораздо дешевле. Но здесь наблюдалось явное противоречие. У раба должен быть хозяин. В противном случае, как можно называть его рабом? А если позволить рабу стать хозяином, даже в обычной студии телевещания, ирония будет подрывать устои общества.
К тому же они создают нечестную конкуренцию. Свободные граждане нуждаются в занятых ими должностях. В моей профессии нечто похожее случилось несколько лет назад. Появилось двое-трое рабов, которые писали приключенческие романы, но остальные писатели объединились и положили этому конец. Особенно после того, как Маркус купил одну из рабынь и назначил ее редактором отдела. Ни один свободный писатель не хотел с ней работать. В конце концов Маркусу пришлось отправить ее в рекламу, и там она уже никому не мешала.
Поэтому я начал интервью в дурном настроении, и первый вопрос только усилил раздражение. Репортер сразу взял быка за рога:
— Работая над своими романами, вы стараетесь придерживаться научной действительности? Например, вам известно, что Олимпийцы перестали выходить на связь?
Я зло уставился на него, не обращая внимания на камеру:
— А о чем, по-вашему, пишутся научно-приключенческие романы? Как раз о научной действительности. И Олимпийцы не «перестали» выходить на связь, как вы выразились. Наверняка у них случились технические неполадки, возможно вызванные помехами нашего Солнца. Как я писал в своей последней книге, «Боги радио», электромагнитные импульсы подвержены…
Репортер оборвал меня на полуслове:
— Прошло уже… — он бросил взгляд на часы, — двадцать девять часов с момента последней трансляции. Это не похоже на обычные «технические неполадки».
— У них нет никаких причин прекращать с нами связь. Мы уже доказали, что являемся цивилизованной расой, поскольку обладаем развитыми технологиями и больше не ведем войн. Это Олимпийцам объяснили еще в первый год. Как я писал в своей книге «Боги радио»…
Он бросил на меня страдающий взгляд, затем повернулся и подмигнул в камеру.
— Если писатель хочет поболтать о своих книгах, его не остановишь, — сострил он. — Но похоже, что он не хочет воспользоваться своим богатым воображением, пока ему не заплатят. Я прошу выдвинуть несколько гипотез, почему Олимпийцы больше не хотят с нами разговаривать, а он упорно продолжает рекламировать свою писанину.
Будто существуют другие причины давать интервью!
— Послушай-ка, — резко произнес я, — если ты не можешь соблюдать вежливость, когда беседуешь с гражданином, я не собираюсь продолжать разговор.
— Как хотите, — холодно ответил он, затем повернулся к операторам. — Стоп камеры! Пошли обратно в студию. Пустая трата времени.
Мы расстались со взаимной неприязнью, но меня еще глодало подозрение, что Маркус убил бы меня, если бы знал.
За ужином я встретился наконец с Сэмом, но утешений от него не дождался.
— Он, конечно, неприятный человек, — заявил Сэм, — но проблема в том, что, боюсь, он прав.
— Они действительно прекратили нам отвечать?
Сэм пожал плечами:
— Мы больше не находимся на линии Солнца, так что причина не в помехах. Черт! Я очень надеялся на контакт.
— Мне жаль, что так вышло, дядя Сэм, — с сочувствием произнесла Рашель.
К ужину она переоделась в простую белую хламиду без украшений, по виду — из китайского шелка. Одеяние чудесно ей шло. Мне показалось, что под хламидой ничего нет, за исключением хорошо сложенного тела.
— Мне тоже жаль, — проворчал Сэм.
Тем не менее тревога не испортила ему аппетит. Он приступил к первому блюду, чему-то вроде куриного супа с плавающими в нем клецками, и я последовал его примеру. Нам подали истинную домашнюю кухню — никаких куропаток, запеченных в зайце, запеченном в кабане, — но хорошо приготовленную и отлично поданную дворецким Базилием.
— И все же, — Сэм собрал клецкой остатки супа, — я кое-что придумал.
— Почему Олимпийцы замолчали? — спросил я в надежде, что он поделится своим откровением.
— Нет! Насчет твоей книги, Юлий. Моя идея об альтернативном мире. Если ты не хочешь писать о другом будущем, тогда напиши о другом настоящем.
Я даже не успел его ни о чем спросить, поскольку меня опередила Рашель.
— Есть только одно настоящее, Сэм, — мягко напомнила она.
Про себя я полностью с ней согласился. Прекрасно сказано!
Сэм застонал.
— Хотя бы ты не начинала, дорогая, — пожаловался он. — Я говорю о новом жанре приключенческих романов.
— Я не читаю романы, — извинилась Рашель, хотя ее тон и не говорил о раскаянии.
Сэм не обратил на нее внимания.
— Ты же историк? — продолжал он. Девушка даже не потрудилась ответить. И так было очевидно, что она посвятила жизнь работе. — Так вот представь, что история пошла другим путем.
Он со счастливой улыбкой переводил взгляд с племянницы на меня, будто сказанное им имело какой-то смысл. Мы не сумели изобразить ответную радость.
— Но она пошла именно таким, — указала Рашель на пробел в его логике.
— Я сказал, представь! Мы живем не в единственном возможном настоящем, просто так получилось, что ход истории привел к нему! А ведь, кроме него, существовали предпосылки для развития миллионов различных настоящих. Взгляни на ключевые события в прошлом, которые могли пойти иначе. Допустим, Анниус Публиус не открыл бы Западные континенты в тысяча восемьсот двадцатом году от основания Города. Или Цезарь Публиус Терминус не утвердил бы развитие космической программы в две тысячи сто двадцать втором. Неужели вы не понимаете, что я хочу сказать? В каком мире мы бы сейчас жили, не случись все эти события?
Рашель открыла было рот, но ее спас дворецкий. Он появился в дверях и уставился на нее умоляющим взглядом.
Девушка извинилась и ушла посмотреть, зачем она понадобилась на кухне. Я остался наедине с Сэмом.
— Я не собираюсь писать такое, Сэм, — заявил я ему. — И никогда не встречал человека, который бы такое написал.
— О чем я и говорю! Это будет совершенно новый жанр приключенческих романов. Подумай! Разве ты не хочешь стать первооткрывателем?
— Первооткрыватели получают мало, — основываясь на многолетнем жизненном опыте, заявил я. Сэм состроил недовольную гримасу. — Сам напиши такую книгу.
На смену раздражению пришло мрачное выражение.
— Я бы с удовольствием. Но пока не прояснятся дела с Олимпийцами, у меня нет времени на книги. Нет, Юлий, придется тебе заняться ее написанием.
Вернулась Рашель; она выглядела очень довольной. За ней следовал Базилий с огромным серебряным подносом со вторым блюдом.
Сэм сразу повеселел. Да и я тоже. Нас собирались угостить жареным козленком. Я догадался, что Рашель позвали на кухню, чтобы она собственноручно украсила крохотные рожки цветочной гирляндой. Служанка внесла кувшин с вином и заново наполнила наши кубки. Так что мы оказались слишком заняты, чтобы продолжать беседу и ограничились лишь похвалами кулинарному мастерству.
Затем Сэм бросил взгляд на часы.