Там эти слова чудесным образом разрядили напряженную обстановку, однако тут это не сработало. Мелкими шагами туземцы приближались. Вождь, как и полагалось образованному военачальнику, болтался где-то позади.
— Не достать мерзавца, — сказал Ирокезов старший. — И поговорить-то не с кем…
— А ты попробуй. Крикни ему, — посоветовал сын, — мало ли… Вдруг да откликнется?
Мысль была признана не лишенной смысла.
— Вы, что драться хотите? — спросил Ирокезов старший.
— Моя твоя не понимай, — ответил вождь. — Моя твоя копьем тык-тык. Потом съедим. Всех.
— Грамотный, — отозвался Ирокезов младший. — Вон как чешет на латыни..
— Лучше сама костер ходи, — добавил вождь.
Чтоб его поняли совсем правильно, вождь пальцами показал, как надо идти к костру.
— Мы подумаем, — сказал Ирокезов старший. Он отошел к пальме и поманил к себе морячка.
— Как звать-то тебя?
— Ротшильд.
Ирокезов дальновидно (чтоб не убежал) положил погорельцу руку на плечо.
— Ну, что Ротшильд, плавать умеешь?
Тот еще ничего не понял, и смело ответил:
— Могу.
— А летать?
Морячок посмотрел на папашу как на безумца. И отрицательно закрутил головой.
— Ну конечно, — согласился с ним Ирокезов младший. — Это тебе не миногу за ноги держать.
— Сейчас научишься, — подтвердил папаша матросские опасения. — Немножко полетаешь, а потом поплаваешь, а когда вернешься, тут все устроится.
— Зачем?
— Пещеру с сокровищами только с воздуха и видно. Когда полетишь, смотри в сторону огнедышащей горы. Вон туда.
Морячек машинально посмотрел туда, куда указывал палец Ирокезова старшего. В этот момент Папаша ирокезов согнул пальму, прислонил Ротшильда к верхушке и отпустил импровизированный метатель. Дерево разогнулось и с коротким воплем «А-а-а-а» где-то на полдороги сменившимся криком «О-о-о!» тот взмыл в небо.
Туземцы как завороженные смотрели за полетом, и Ирокезову младшему ничего не стоило одним прыжком добраться до вождя и вытащить его к папаше.
— Ну и чья взяла? — спросил Ирокезов старший, не сомневаясь, что у вождя хватит ума дать правильный ответ на правильно заданный вопрос.
— Твоя взяла, — догадался вождь. — Только твоя отпусти моя. Моя может показать пещеру с сокровищами.
— А! Твоя моя понимай?
— Понимай.
— Пещеру Ротшильду покажешь, а мне от тебя другое нужно. Брадобреи есть?
— Какой такой брадобрей?
— Который бороду бреет.
— А что такой борода?
Взгляд вождя был честен, без лукавства и коварства. Ирокезов старший посмотрел на мужчин племени и понял, что тут нет брадобреев и никогда не было… Не нужны они тут были. Борода у островитян не росла.
Делать было нечего. Ирокезов старший отпустил вождя и тот незаметно стал двигаться к своему воинству. Видя расстроенное лицо отца Ирокезов младший спросил у туземцев.
— Ну и что, думаете, это вам так с рук сойдет? На ничего подобного! Я вас научу! Каждый мужчина на острове будет уметь бороду брить. Я вас всех в брадобреи запишу!
— Ты чего несешь? — мрачно сказал Ирокезов старший. — Какие брадобреи? Да он брить тебя начнет, да не по злобе, а от неумения зарежет…
— Ничего… Я их научу.
— Чтоб они друг друга перерезали? И не жалко тебе их? Не остров будет, а покойницкая.
— А ты их не жалей, папенька. Чего их жалеть. Они-то только в прибыли останутся. Брадобрей- хорошая профессия. На века. Я каждому из них такую профессию дам. И найду тех, на ком они без опаски учиться будут…
Три недели спустя на острове, который впоследствии назовут островом Пасхи, появились первые истуканы, над которыми трудились островитяне, оттачивая свое брадобрейское мастерство.
А еще несколько месяцев спустя чисто выбритые Ирокезовы вместе с Ротшильдом и его сокровищами отплыли от острова брадобреев, оставив после себя загадочные исполинские статуи и положив тем самым начало богатствам банкирского дома Ротшильдов.
Глава 5
Третий месяц Ирокезовы бродили по Египту без всякой цели, без маршрута — шли куда ноги несли. Пожелав смешаться с местными, они бродили по стране, добывая пропитание честным трудом — расчищая каналы и углубляя колодцы. Спрос на работу был — лето выдалось и жарким, и пыльным. Небольшие речки кое-где высохли настолько, что превратились в асфальтированные дороги…
В один из дней пережидая полуденную жару, Ирокезовы устроились в пальмовой роще. Немного ниже них, в русле пересохшего оросительного канала, копошилась группа крестьян, под руководством жреца близлежащего храма. Люди делом занимались — выкапывали священных животных из оросительного канала. Не все шло гладко — крокодилы, приготовившиеся к летней спячке, своего счастья не понимали и всячески упирались. Кто-то даже пытался кусаться.
— Фараон-то дурак, — сказал Ирокезов старший. Человеком он был прямым и не стеснялся говорить все, что приходило в голову.
— Дурак, — согласился Ирокезов младший, который походил на своего отца, как два финика с одной пальмы походят друг на друга.
— Я уже не говорю о первом фараоновом министре, — продолжил папаша, поудобнее примащиваясь под деревом и раскрывая мешок с едой- пришло время обеда!
— А я не буду говорить о втором, — отозвался сынок. Из своего мешка он достал увеличительное стекло и посмотрел на копошащихся селян. Там мелькали руки, ноги и несколько хвостов, слышались азартные крики. Убрав стекло обратно в мешок, добавил:
— Невооруженным глазом видно, что тот не умнее первого…
Как видно из этого разговора полное согласие царило в семье Ирокезовых.
Где-то над головами, скрытая листьями запела птица.
— Что-то супу хочется, — мечтательно сказал Ирокезов младший трансформировав звук в картинку и оттого сразу потеряв интерес к политике. Ежедневный скудный обед, состоящий из фиников и кувшина воды, честно говоря, уже поднадоел за это время. Три месяца! Три! Хлеб, финики, вода. Вода, финики, хлеб… Для фигуры это может быть было и неплохо — в женской бане, допустим, или в чужом гареме обнажится — но ведь кроме фигуры где-то в недрах живота у него имеется такая полезная штука как желудок. А вот он-то протестовал…
Неожиданно мысль о супе пришлась по вкусу и Ирокезову старшему. Он даже почмокал губами.
— Так свари, — посоветовал он сыну. — Суп, его ведь варить требуется… Займи вон кастрюлю у феллахов и свари.
— Кастрюлю я, положим, займу вон у того горбатого, — предположил Ирокезов младший, — а вот одолжат ли мне курицу? Почему-то мне кажется, что нет…
— Курицу не одолжат, — согласился папаша. — Красть нужно.
Он зашевелил бровями, однако красть не пошел. Только зевнул страшно. Вынув изо рта финиковую косточку, папаша сжал ее пальцами. Кость выскользнула и со свистом ушла вверх. Мгновение спустя трель над их головами оборвалась, и на землю упала птичья тушка с отстреленной головой.
— Неплохо сработано, папенька, — удивленно сказал Ирокезов младший, но отец его уже не слышал. Повернувшись на бок, он задремал праведным послеобеденным сном. Герой и не заметил, чего ненароком натворил.
Идти за кастрюлей Ирокезову младшему расхотелось. Птичка казалась довольно упитанной, и он решил, что жаркое из такой тушки может вполне заменить супчик.
Не давая мысли остыть, он быстренько развел костер и, насадив птичку на вертел, сунул ее в пламя.
Огонь облизывал тушку, как кошка котенка.
Чтобы не закапать траву вокруг костра голодной слюной, Ирокезов младший, подхватив кувшин, ушел по воду, насвистывая что-то бравурное.
Когда он вернулся, все занимались своими делами. Папаша спал. Костер горел. Пламя трудилось над птицей, однако ни одно перо на тушке не то что не сгорело, но даже не опалилось.
Впору было бы удивиться, но Ирокезов младший не удивился.
В своей жизни он видел вещи и куда как более удивительные, поэтому он только подбросил дров в огонь. Огонь дохнул дымом, а когда дым рассеялся, то в состоянии птицы не было видно никаких ощутимых перемен.
Ирокезов младший пнул отца ногой.
— Проснись, папенька, тут феномен наблюдается…
Ирокезов старший продрал глаза и, поглядев в костер, сказал:
— Ты, сынок, не валяй дурака. Знаешь ли ты, что лежит у тебя в костре?
Ирокезов младший не ответил. Повторять звонкое слово «феномен» он не счел нужным.