— Еще никому не удавалось сжечь птицу феникс. Эта тварь в огне самовосстанавливается! Ты уж лучше курицу укради…
Сын с интересом смотрел в костер. Ирокезов старший, посчитав, что выполнил отцовский долг, повернулся на другой бок и снова задремал. Он не услышал самонадеянных слов сына.
— А я сумею!
Он наломал дров и шагах в семидесяти от дремлющего папаши развел новый костер. Даже не костер, а пожарище.
Посреди кострища он установил каменный столб и положил на него подстреленную птицу. Столб сперва окутался дымом, а потом скрылся за стеной пламени… Огонь зашумел, охватывая куски деревьев, дохнул жаром, заставив воздух над собой дрожать, словно от ужаса.
Дым, поднявшийся над пожарищем, привлек множество любопытных.
Прилетела стая летающих тарелок, местные феллахи прислали делегацию во главе с духовным лицом и сборщиком налогов, да еще приперлись какие-то купцы на верблюдах. Первые — покружив немного, повисли, помигивая разноцветными огоньками, у вторых Ирокезов в предвкушении сытного мясного ужина занял немого соли и душистого табаку, третьих просто прогнал.
Костер горел на славу. Ревело пламя, гром гремел — изредка в костре, перегорев, обрушивались стволы деревьев, однако сквозь дрожание горячего воздуха было видно, что птица как лежала, так и лежит.
Нездоровый азарт охватил Ирокезова младшего. Быстро заключив пари со сборщиком налогов, он подбросил в костер дров. Пламя взвилось с новой силой, но подлая птица и не думала поджариваться.
«Что за мерзкая тварь» — подумал Ирокезов младший. — «Это не птица, это насекомое какое-то…»
И пошел ломать последнее дерево…
Роща была им безвозвратно погублена. Оставшееся дерево неизвестной породы, за которым и направился Ирокезов младший, прикрывало сенью своих листьев Ирокезова старшего. Осторожно, чтобы не разбудить любимого отца он сломал его и швырнул в огонь.
Зеленые листья начали корчиться как живые и сворачиваться в сухие черно-коричневые трубочки. По покрытой серебристой сеткой коре, пузырясь, пополз сок, превращаясь в дым и пар.
— Шайтан! — взвизгнула особа духовного звания, которая куда лучше Ирокезова младшего разбиралась в ботанике родного края и породах деревьев. — Бегите, подданные фараона!!!
Из костра повал густой рыжий дым, расползаясь вверху огромной кляксой.
Увы! Дерево оказалось отравленным.
Все побежали, и только летающие тарелки, плохо еще понимавшие по-египетски, остались висеть в воздухе. Дым поднимался вверх густой стеной, казавшейся со стороны ровной и упругой. Едва он достиг первых тарелок, как те, закачались, словно парасхиты, обпившиеся просяного пива, и начали падать на землю…
Двое из этой стаи упали в сотне шагов от Ирокезова старшего, а три других, немного отлетев в сторону, упали на ближайшие города.
Так погибли Содом и Гоморра…
Есть вещи, которые происходят независимо друг от друга. Их связь незрима и неощутима, но пристальный взгляд исследователя дает вдумчивому уму возможность увидеть связь несвязуемого там, где её никто не может различить.
Вроде бы и нет связи на первый взгляд, а присмотришься, заглянешь с изнанки — и на тебе. Есть связь! Есть!
Когда экспедиция расы разумных насекомых с лямбды Лебедя прибыла на Землю, то все самые значительные свидетельства посещения нашей планеты космическими пришельцами уже стояли на своих местах.
Нынешние пришельцы, не в пример тем, что залетали сюда ранее, были существами тихими. Вместо гигантских архитектурных сооружений они оставили о себе добрую память и еще кое-что, что, пожалуй, переживет и Вечные пирамиды…
Жилой экспедиционный модуль стоял посреди большой поляны, в тени одинокого белоствольного дерева. Перед ним стояли Первый и Второй и выясняли отношения.
— Что же у нас тут делается? — сдавленным от раздражения голосом спрашивал Первый. — Три недели как мы на точке, а связи нет?
— Как нет связи? — пробовал робко возразить Второй.
— Нет связи, — отрезал Первый. — То, что есть это не связь!
Второй, ничего не отвечая, шевельнул нижней парой рук. Секунду он помялся, собираясь начать оправдываться, но передумал. Молчание Второго еще больше разозлило Первого.
— Работничек! — презрительно сказал он. — Связи нет, питания нет и барометр у него на «ясно» заклинило.
Второй, слушая Первого, виновато ежился, показывая всем своим видом что полностью согласен с командиром, и даже более того, думает о себе еще хуже, нежели чем начальник.
Ко всему этому он уже успел привыкнуть. За двадцать три дня совместного дежурства ему пришлось вынести почти полдюжины разносов и не потому, что он был, как считал Первый, легкомысленным разгильдяем, не способным к службе на космофлоте, а из-за слабости, которую Первый никак не увязывал с создавшимся положением. Этой слабостью у Второго были шахматы — местная игра, прелесть которой заключалась с одной стороны в логической стройности правил, а с другой в непредсказуемости положений, рождающихся на клетчатой доске.
Игра для Второго имела только один недостаток — для нее был нужен партнер. Направляясь на точку, он надеялся на то, что в минуты отдыха Первый разделит с ним радость клетчатой доски, но тот не поддался её очарованию и играть Второму оказалось не с кем. В течении почти трех дней он пытался соблазнить Первого, подумывая даже о том, чтоб проиграть ему одну-две партии, но тщетно. Тот погряз в науке, и все свободное время проводил за микроскопом, общаясь с местными микробами.
Окончательно отчаявшись, Второй призвал на помощь науку. И та не подвела!
Спасение пришло к нему в виде шахматной машины. Он сделал ее сам из типовых блоков, снятых со станции. Это было нелегкое дело! Пришлось ободрать модуль до последней нитки, сняв с него все, что он считал лишним. Увы, аппаратурой связи ограничится не получилось… Страсть требовала жертв и Второй приносил их снимая блоки с системы терморегуляции, киберкухни, метеостанции и вот сейчас пожинал плоды своей предприимчивости. Надо сказать, что Второй не был, как это может показаться с первого взгляда ни дураком, ни злодеем. Он отлично понимал, что к чему и поэтому не делал необратимых поступков. В случае крайней необходимости он разобрал бы свою шахматную систему на части и вернул их на свои места, однако право решать, когда же наступит этот «крайний случай» он оставлял за собой.
А что касается комфорта… Каков может быть комфорт для исследователя космоса? Исследователь, если он, конечно, любит свою работу, не должен на него рассчитывать!
Потому, по мере того, как компьютер становился совершеннее, еда пригорала или недожаривалась все чаще, а качество связи все более и более снижалось. Три дня назад он закончил монтаж системы и связь с базой….
Нет, конечно, какую-то связь они поддерживали, но надежность ее была на уровне времен завоевания атмосферы аппаратами легче воздуха.
В очередной раз проклиная напарника, Первый сквозь треск помех разодрал едва половину из того, что донес до него эфир. Немного успокоившись он, далекий от всяких подозрений, спросил Второго:
— Послушай, объясни мне, что у нас тут твориться? Сколько помню себя, ничего похожего со мной не происходило. Всякое, конечно, бывало. Случалось, и связь отказывала, но чтоб две недели подряд, изо дня в день все хуже и хуже… Ни магнитных бурь, ни полярных сияний…
Верхней парой рук он хлопнул себя по бедрам.
— Ну должна же быть хоть какая-то причина?
Второй продолжал упорно молчать. Чтоб отвлечься от скорбных мыслей, навеваемых отчаянием напарника он начал считать листья на дереве. Первый, так и не услышав ответ на свой вопрос, тоже замолчал, но его молчание было угрюмым — на его глазах рушилась вера во всемогущество техники.
Дело в том, что одной из задач, стоящей перед ними, было участие в планетарном геофизическом эксперименте. Со дня на день им должны были передать инструкции по его проведению, однако отсутствие связи ставило крест на их в нем участии.
Махнув клешней на связь, Первый напряженно искал выход из создавшегося положения. О неучастии в эксперименте не могло быть и речи и, значит, необходимо было изыскать способ связаться с базой и получить инструкции как-то иначе. Глядя на Первого, Второй в это время мучился угрызениями совести. Заглушая ее голос, он жевал березовый лист. Время то времени на него накатывало желание во всем признаться, восстановить связь, но представляя себе реакцию Первого на откровенность и вытекающие из нее последствия, не мог решиться на это. Подумать только — столько времени морочить голову, и какую голову! Нет, признание полностью исключалось. Однако и без связи жить тоже было невозможно. Нужно было найти какой-то другой выход. Выход, не затрагивающий его детище.