— Ух, глазастенькие, — ласково сказал Ирокезов старший также присоединившийся к сыну. В своей бесстыдной наготе на цивилизованного человека Ирокезов старший мог произвести шокирующее впечатление, однако дикарям все было нипочем. Они разглядывали Ирокезовых без особенного любопытства, а те в ответ улыбались.
А зря…
Расталкивая толпу, к ним подошел дородного вида нестарый мужчина. За птичьими перьями, которыми он украсил себя, возраст трудно было рассмотреть, но двигался он бодро, как молодой.
— Вот они, — закричал он с ясно видимым облегчением. Видно было, что Ирокезовы прибыли очень кстати. — Вот они, духи, сведенные сюда силой моего волшебства. Плоть у них не плоть, а кровь — не кровь!
Понятно, что никого эта реплика не напугала. Удивление — и только мелькнуло на мужественных лицах. В другое бы время Ирокезов старший просто убил бы наглеца за такие слова, но обстановка, что царила вокруг, действовала на него умиротворяюще: тонкий запах азалий, процеженный сквозь кроны солнечный свет, обилие цветов и вон та грудастая индианочка…
Все это подействовало на Ирокезова старшего как масло на бурное море.
— Так это твое волшебство, несчастный, свело нас на землю? — спросил он жреца, решив под настроение поиграть с ним в старинную игру «убей друга».
— Да! — торжественно и нагло сказал толстяк. — Вот так вот.
— Ну ты и нахал. Морда твоя наглая… А ты знаешь перед кем стоишь?
Отвечать на прямо поставленный вопрос толстяк не стал, а начал приплясывать вокруг низ, что-то подвывая в такт. Публика опасливо раздалась в стороны.
— Так ведь он не в себе! — сказал Ирокезов младший, и, обращаясь к толпе, заорал: — Под умалишенным ходите!
Услышать его, конечно, услышали, но предостережению не вняли. Толстяк продолжал прыгать вокруг них, разводя руками, а когда позволяло положение, то и ногами. Глядя на его нелепые прыжки Ирокезов старший расхохотался. Он смеялся от души, обхватив себя за бока, неприлично взвизгивая, когда дыхание сбивалось, всхлипывая, вдыхал снова и хохотал, хохотал, хохотал…
Толстяк сперва растерялся (себе-то он наверняка казался страшным и исполненным могущества), но быстро оправился. Он победоносно оглядел притихших дикарей.
— Смертельные колики одолели злого духа, — сообщил он окружавшим его соплеменниками громким шепотом. — Это все мое волшебство.
Увидев, что облюбованная им индианочка побледнела, когда его назвали злым духом, Ирокезов страший смеяться перестал, зато засмеялся Ирокезов младший.
Здешний колдун был из той категории представителей этой профессии, которые всерьез верили в свои силы. Любой благоприятное стечение обстоятельств ими принималось как безусловное доказательство их силы…
Смеясь, Ирокезов младший спросил.
— Ну, как он тебе, папенька?
— Наглец!
— И мне он тоже нравится… Может подарим ему один из наших двигателей?
— Да делай ты с ним, с обормотом, что хочешь…
Ирокезов младший величественным жестом остановил пляшущего человечка.
— Я вижу, что ты сильный колдун, — серьезно сказал он, — но ты ошибаешься, считая нас слабее себя. Я вижу тебя насквозь. Тебе нужна слава, почет и уважение, но, стакиваясь со мной, ты найдешь только насильственную смерть…. Смирись и проваливай отсюда.
Теперь рассмеялся толстяк, а вместе с ним и остальные дикари.
— Нет тут силы сильнее моей, — сказал колдун, — и, умирая, вы узнаете это!
На это мог быть только один достойный ответ и Ирокезов младший нашел его.
— А это ты видел?
После мгновенного замешательства (те, кто в это момент моргнул, мог бы и вовсе его не заметить) толстяк оповестил окружающих.
— Он показал нам свой зад. На языке злых духов это признание собственного бессилия. Они сдаются на мою милость.
Это уже переходило всякие границы. Ирокезов старший прекратил обмениваться улыбками с индианками.
— Нельзя, чтоб подобные мерзавцы обманывали столько доверчивых людей. Идеалы справедливости и доброты просто требуют, чтоб мы изолировали этого типа от общества. Думаю, что двигатель ему подарить все-таки придется.
Он указал пальцем на колдуна, чтоб то, что он собирался сказать, упаси Бог, никто другой не принял на свой счет.
— Ты мне надоел, какашкин сын. Поэтому предлагаю тебе помериться силами. Покажи-ка, на что ты способен. Только сам. Один на один…
Но колдун был не так глуп.
— Моя сила в этих людях.
— Ты морочишь им головы.
Колдун улыбнулся от сознания собственного превосходства. Ирокезов старший понял, что спорить дальше с ним бесполезно. Жизнь требовала решительных мер.
— Люди! — закричал он, обращаясь к дикарям. — Мы сильнее вашего колдуна и сейчас докажем вам это!
Он подмигнул сыну. Тот все понял мгновенно. Схватив колдуна под руку, Ирокезов старший крикнул:
— Сейчас мы отправим его на небо. Несли он сильнее нас, то спустится оттуда целым и невредимым…
Колдун заверещал, но Ирокезовы не дали ему возможности высказаться. С криком — «Лишаю слова!» — Ирокезов младший навьючил двигатель на плечи колдуна и рванул стартер.
Вопль колдуна слился с ревом мотора. На самой начальной стадии полета, когда двигатель еще не давал полной мощности, было видно, как колдун рвется из лямок, но секунду спустя он уже скрылся из виду. Оглянувшись, Ирокезовы увидели лежащих вокруг людей.
— Ну, что? Чья взяла?
Едва слышное, уже затихающее тарахтение двигателя констатировало то факт, что «взяла» все-таки Ирокезовых и избавляло дикарей от необходимости отвечать на этот вопрос.
— Чтоб через десять минут тут вот, на этом самом месте стояла бочка с ананасами! Всем понятно?
— Да! — хором ответили жители и побежали за ананасами….
А полтора часа спустя, раскалившийся от трения о воздух двигатель взорвался над Сибирью в районе реки Тунгуски, подарив ученым загадку Тунгусского метеорита.
Жил да был в одном селении старый китаец по имени Ли-Шен.
Жил он не богато и одним только и мог похвастаться — сыновьями. Имелось их у него целых три штуки, один другого краше и такие воспитанные, что знали аж четыре арифметических действия. Старший и средний сыновья — сложение и вычитание, а младшенький — деление и извлечение корня. Но как уж водится — в семье не без урода — двух своих сыновей Старик считал дураками, а третьего, и только его одного, — умным.
Был еще в семье старика Ли-Шена сибирский кот Ефальтий, плененный им еще в дни юности, когда Ли-Шен участвовал в Чифаньском конфликте. Кот, по молодости своей, погнавшись за неприятельским мышом, пробрался в расположение Императорской армии и попытался в одиночку захватить лазарет, но, оглушенный бутылкой валерьянки, потерял бдительность и был схвачен вооруженной охраной, которой и командовал Ли-Шен.
Жило семейство в очень хорошем месте — на краю леса, на берегу моря, как раз в том месте, где степь начинается и вдобавок почти на границе с сопредельным государством. Это давало возможность славной семейке одновременно заниматься браконьерством в лесу и на море, контрабандой, а еще и выращиванием опиумного мака…
Благодаря интенсивной производственно-хозяйственной деятельности артели «Отец и сыновья» вскоре вокруг их фанзы возникло целое поселение: был расквартирован пограничный отряд, построена таможня, охотинспекция и ряд других служб, крайне необходимых для любого цивилизованного народа.
Сперва все это понравилось старику Ли-Шену — новые люди, новые связи, в промтоварной лавке появились предметы роскоши, но однажды…
Однажды, когда старик Ли-Шен стоял в очереди за маринованными ростками молодого бамбука, какой-то толстый японец, несущий на своем лице следы всех пороков, стал протискиваться вперед. Это было бы пол беды — мало ли Ли-Шен видал на своем веку нахалов? Хуже было другое: втискиваясь в очередь, японец выталкивал из нее Ли-Шена.
Старик удивился такому развитию событий и громким голосом воззвал к справедливости.
Вся очередь набрала в грудь воздуху, чтоб огласить окрестности ревом негодования, но японец, разорвав на себе рубаху европейского кроя показал селянам татуировку, украшавшую его спину. Очередь неслышно выдохнула наполненный негодованием воздух, и над ней прошелестело:
— Якудза… Это человек якудзы!
Японец не спеша растолкал испуганных людей, нарочно наступил на ногу старику Ли-Шену и, грубо обругав продавца, взял с прилавка самую крупную из красных рыб.
Надо ли говорить, что при этом он не заплатил ни единого ляо в кассу лавки?