Оставшееся время о матери говорили, о свекрови. Будто бы нужно к ней в Москву наведаться. Живут-то недалеко: из Снежина всего несколько часов на пассажирском, или на электричках, но на перекладных, с пересадками, то есть.
– А сколько часов? – спросила Катька для точности.
– Ну, – задумался Андрей, – давай девять.
– Много, – не согласилась Катька. – Пять пусть. Не больше семи чтоб.
Андрей не возражал.
Нужно выбрать субботу и съездить к матери на Таганскую, подумал Андрей. Помириться, наконец. И котенка отвезти. В подарок. Пушистый такой котенок. Катька ему имя сочинила. Нелепое имя, на «свеклу» похожее – Фекла. Ей не скучно будет, матери. Отца-то нет – вон когда не стало. И он у матери один. Двое, вернее. Пока двое. А скоро трое будет. И посмотрел на живот: вспомнил, как пуговицу часом раньше целовал. Зеленая халатная пуговица, обычная. А дорогая ему.
МСВУ… Берггольц в голову полез. «Запевай», – сказал. Большинство выпускников так и пошли по военной части. А он в медицину подался. Но в армии послужил – с курса забрали. Катька ждала, писала. Он санитарным инструктором был. Старший сержант. После вуза лейтенанта дали. Все как у всех. А тогда привезли зимой в предгорье, мороз сильный – на одних пятках стоял, в московских-то штиблетах, мерз, пока в сапоги не влез, с портянками. А в бане доктор осмотр делал: у кого, говорит, татуировки, шаг вперед. Двое их шагнуло. У того – роза с девушкой на плече, у Андрея – МСВУ: звезда и профиль – не Сталина, конечно! – Суворова. И «ПИ 6330» – номер первого автомата, что за ним в МСВУ закреплен был да в документах должным образом прописан. Первое его боевое оружие. Доктор их с тем парнем в книжечку записал. И парень тот погиб, и доктор. Все те, кого он первыми встретил. В разное время, но все. Про новеньких – не знает. Эх, МСВУ, МСВУ.
Катька от нетерпения пританцовывать стала: плохо в Снежине с транспортом. Пять улиц всего, троллейбусом охваченных, а ждать приходится долго. Можно и пешком до Плужниковых, а вдруг подъедет? Хорошо тому, кто на машине: сел и порядок – ты уже где надо. Тем более в маленьком городишке. И носиться по пустым улицам, как угорелый. Вон как та, вдалеке, красная. И вправду, чего это она? Нельзя ж так жать. Аж по полосе по встречной. Люди оборачиваются. Кто это там, в джипе? Под мухой?
– Нетрезвый? – спросила Катька.
– Да нет, ровно летит. Наглый просто.
– САБ нашел его, – сказала Соня.
– Кого? – спросил Жорик.
– Маньяка этого, который только на Глуховых Марин Петровн охотился, – разъяснила Соня. – Только сложности у него какие-то пошли.
– У маньяка? – пошутил Жорик и щелкнул пальцем по фотографии Фрейда.
– У Сергея Арнольдовича – для тех, кто в тумбочке. Вроде как, умер он.
– Сергей Арнольдович? – не понял Жорик.
– Да ну тебя! Ему как человеку рассказывают, – обиделась Соня. – Нашел он его. По своим каналам пробил – его в какой-то институт отослали. Там же, где он был, в Свежем.
– В Снежине, – поправил Жорик.
– Вот видишь, я тебе говорила… кажется. Нашел он этот институт, отделение института психиатрии.
– Психиатрии? – оживился Жорик, – это ж по моей части!
– Ага, по твоей, возразила Соня, – там глубоко больные на голову люди лежат, им простым психоанализом не поможешь. Разве что рядом с ними лечь… Слушай дальше. Умер он, сказали Сергею Арнольдовичу, пять лет назад. Больше ничего. Но он не унялся, стал ковыряться по другим местам. Оказалось, что умер вообще одиннадцать лет назад. И все тот же, один человек: Воронин Андрей Борисович. И там, и там сведения достоверные. В первом случае, его с ранением доставили в госпиталь, оттуда в этот институт. Во втором – из больницы. Ни там, ни там в ясное сознание не приходил – говорил плохо, звал кого-то – умер через несколько дней. Сергей Арнольдович сказал, что почти до истины добрался. Еще чуть-чуть… Но главное здесь в другом.
– В другом?
– Вот именно! Воронин это и есть Берггольц! Я это поняла. Не было никакого маньяка. Точнее, это не Воронин. Он пять лет назад умер. Или даже одиннадцать. Штука вся в том, что нет никакого Сергея Арнольдовича! Следователь Берггольц погиб, я узнавала. И на кладбище увидела. Только без фотографии, но это он, он. А вот кто этот с палочкой, который выдает себя за того следователя – я не знаю. И грамоты от управления на стенку повесил, чтоб верили. Главное, что в дни всех убийств, САБ куда-то уезжал. И в трех случаях из пяти – два в Москве – он находился в том же городе, где совершалось убийство.
– Хочешь тест? – предложил Жорик. – На вменяемость.
– Дурак! – обиделась Соня. – Нет бы, помочь.
Соня обиделась и отвернулась к окну, за которым длиннющий мост вдалеке остался. Тут, можно сказать, странности в ее жизни происходят, а он с шуточками суется. Она, можно сказать, открытие за открытием делает. Не каждый день с покойниками в одном кабинете один на один общаешься. Или с аферистами? Или… с маньяками?! Дрожь по коже так и заскребла. А если он… Если САБ обо всем догадается? – что Соня всю его подноготную раскусила. Нет, в офис она не вернется – точно, прикончит. Решено! Ну, один разик – за вещами? Ладно, один разик. И то, с Жориком, не иначе. И чтоб рядом стоял.
Вот ведь какой! – грамоты развесил. Для отвода глаз, конечно. А кругом одни мертвецы. По улицам как ходить? Пять МПГ, один – или два? – Ворониных, у бабы Мани – сын, еще Берггольц. Истинный, не этот. По улицам пойдешь и будешь в лица заглядывать: кто чужой жизнью живет, за другого себя выдает. Хотела помочь, находчивой себя почувствовать, на кладбище поперлась. А оно как вышло.
Сейчас бы Русланова ей помогла, Агаша Горшенина – по-настоящему. Фамилия какая, горькая. Оттого песни такие проникновенные. «Молодушка молодая». Пластинка в офисе. Нужно забрать. Жорик привез, соврал, что от бабы Мани. Лукавый. Ну, сказал бы, что купил, чего придумывать? Или старушка путает? Скорее всего. Странная она, вроде не очень старая, а уже с возрастными закидонами. А он? Нашел себе подругу. Ходит, столы с ней вертит. Путаница какая-то. И в голове и в жизни. Нет, сегодня каток отменяется. Нужно домой – с мыслями собраться. Книжку хорошую почитать, легче станет. Но что-то они вроде не туда едут. Мост позади остался, какой-то. Пустынность пошла. Это они за кольцевую выехали? Сейчас спроси его – он ведь шутки выдавать начнет. Скажет, что Соня ни в чем не разбирается, что дорогу на каток толком не знает. Нет, домой нужно, точно.
– Я передумала, – сказала Соня.
– Что передумала? – не понял Жорик.
– На каток не поеду. Порисую лучше.
Прочистил нос и задышал, задышал. И сразу запахи почувствовал: пахнет резиновыми пробками от пенициллиновых бутылочек. Экзотический запах. Как будто уголь плесневелый броненосцу в топку подкинули.
Сегодня тетя разрешила встать с постели – температура спала, сказала. А Матвей и сам почувствовал: «хромота» в локтях прошла, и в ребрах тоже прошла, и в затылке. Разрешила и в кухню пошла – на рейд – стронулась машина на плесневелом угле, завращалась. Из кухни слышно, как склянки матрос отбивает: блям-блям стеклянно, блям-блям. И гудок оттуда: «Надень носки!» А Матвей не только в носках, он еще и шарфом повязался. Передовик. Из-под кровати солдатиков вынул, расставил возле елки – разговаривает. Старший – он. По званию. Прочим щедро звания раздает, только чтоб не выше его рангом – командовать кто будет? Надоели, полез в стенной шкаф.