Утром она подобрала на улице другую, совпадающую с описанием, собачку. Ну, почти совпадающую.
Соня потрясла корзину.
– Молчишь? – Собачка высунула нос, к которому Соня приблизила губы и дистанционно чмокнула воздух. – Сейчас мыться будем. – Собачка заскулила, как будто поняла о чем идет речь. – Иди, иди. – Соня выпустила собачку на пол, пошла в ванную комнату: готовить необходимое. – Сиди здесь, – велела она собачке.
В ванной комнате зашумела вода. То ли от этого звука, то ли по другой причине, собачка растопырила лапы, приблизила живот к полу и… сделала лужу, оставив на ковре небольшой, но идеальный эллипс.
Приготовив таз, Соня вышла из ванной комнаты. Хвост собачки вилял так, что раскачивал обладательницу.
– Что же ты наделала! – возмутилась Соня. – Могла бы и в тазу.
Соня вынула из сумочки упаковку краски для волос. Цвет она подобрала что надо – в соответствии с описанием.
– Будем краситься, – обрадовала она собачку, и та вновь завиляла хвостом.
Соня выкупала повизгивавшую собачку в нескольких водах, нанесла на шерсть краску для волос и тщательно укутала на двадцать минут – следуя инструкции, содержащейся на упаковке. Через час, выкрашенная, высушенная и слегка подвитая феном собачка идеально совпадала с описанием. Ну, почти идеально.
В описании значился красный бантик. И об этом Соня позаботилась заблаговременно – приготовила. Соня развернула бумагу, на которой были записаны параметры собачки, пробежалась по нему глазами, перевела взгляд на собачку, снова в бумагу, улыбнулась: вроде учла все. Соне понравилась ее находчивая изобретательность.
– Девчонка с головой, – сказала она о себе.
Старушка, как и договорились, пришла во втором часу. Она развязала платок, тяжело опустилась на диван. Соня покосилась на войлочные ботинки, на подошве которых таял, стекая на ковер, нечистый городской снег. «Берггольц меня растерзает», – мелькнуло в голове, но Соня помолчала, решив оставаться максимально учтивой.
– Шубу снимите? – предложила Соня.
– Я на минутку, – отказалась старушка и посмотрела на девушку мутными глазами.
Старомодная шуба с потертым воротником, юбка времен Хрущевской оттепели – у Сони защемило сердце: она захотела сделать старушку счастливой.
– Может, чаю? – спросила Соня.
– Спасибо, – ответила старушка.
Отказывается, – сообразила Соня. Прелюдия затянулась, и нужно было показывать собачку. – А если она ее не примет? Примет. Ведь это ее собачка, – убедила себя Соня. Девушка жестом фокусника сорвала с корзины покрывало. Собачка вскочила.
– Жуля! – воскликнула старушка. – Жуля, милая… Иди ко мне. – Старушка протянула руки. Собачка завиляла хвостом, опрокинула корзину, выбежала к хозяйке. – Какая ты красивая, Жуля! – Старушка прижала собачку к груди и заплакала. – А это что у тебя? Я плохо вижу…
– Бант, – сказала Соня и опустила глаза.
– Бантик? Твой бантик? Милая моя. Как я рада, как я рада. Пойдем, пойдем… – Старушка направилась к выходу, но, сделав шаг, остановилась. – Чем я могу вас отблагодарить? Ведь у меня ничего нет.
– А ничего и не надо, – вздохнула Соня.
– Может… Может я все-таки напишу? У вас имеется книга отзывов?
– Книга отзывов? – переспросила Соня. Книги отзывов не было. Но Соне не хотелось разочаровывать старушку. Если уж делать хорошее, то до конца. – Да, сейчас подам.
Соня бросилась к столу, лихорадочно подыскивая что-нибудь похожее. Ежедневник!
– Вот, – протянула Соня ежедневник и ручку. – Садитесь здесь.
Старушка замялась:
– Вы знаете… Я ведь совсем не вижу… Может, я продиктую вам? А потом вы покажете, и я распишусь.
– Хорошо, – согласилась Соня, усаживаясь за стол.
Старушка опустила Жулю на ковер и принялась диктовать текст. Соня покосилась на Жулю: собачка растопырила лапы, опустила к ковру живот… Соня вздохнула, зашуршала по бумаге. Текст получился короткий, но добросердечный – старики это могут. Девушка передала ежедневник.
– Вот здесь, – показала Соня.
Хозяйка собачки расписалась, захлопнула ежедневник, и… на стол выпала фотография Берггольца.
– Ой, – сказала старушка, – фотография. – И близко-близко поднесла ее к глазам. – Кто это? – воскликнула старушка и повторила: – кто это?
– Сергей Арнольдович, – без интереса ответила Соня.
– Арнольдович? Боже, как похож на моего сына! – Старушка почему-то заплакала, и Соне вдруг захотелось заплакать вместе с ней. – Вы уверены, что это Сергей Арнольдович?
Соня удивилась:
– А как же.
– Простите, – сказала старушка и вернула фотографию, – простите. Слепая я… Жуля, пойдем!
Марина Петровна любила утопить педаль – скорость очень любила. И все у нее было на скорости: работа, любовь, скандалы. Все скоростное, опасное. И тридцать лет, и все не «еще спереди», а уже было, было! И сейчас она неслась… Она сама этого не знала, куда. А куда глаза глядят! Все надоело. Надоело все. До рвоты. «Я-вас-всех-не-на-ви-жу. И в ответ разрешаю ненавидеть меня!» Ей захотелось чего-то необычного, из ряда вон. Марина поправила темные непроницаемые очки, сжала руль, вдавила в коврик модным ботинком послушную педаль. «Божью коровку» вынесло на встречную полосу. Фары рассекли темноту, высветили стену леса. Кр-расота! Снег изо всех сил бил в лобовое стекло. Кр-расота! И тепло: шуба греет, печка работает. Кр-расота! И одна. Кр-расота! Она схватила с соседнего кресла неполную бутылку, пустила в себя глоток, поморщилась – кр-расота! – и тут же услышала телефонный звонок.
– Слуш-шаю, – ответила она и засмеялась.
– Прости меня, – сказал мужской голос. – Я, знаешь, не могу без тебя…
– Силантьев, пошел к… – Марина икнула, – к черту!
– Я тебя люблю… шепнул голос.
– А я тебя – нет! – Она нажала кнопку стеклоподъемника – в лицо ударил снежный воздух – швырнула телефон в окно. – Сволочь! – И потянулась к бутылке на соседнем кресле.
Впереди показался пост ГАИ. Офицер махнул жезлом. Марина сбросила скорость, обернулась назад:
– Спишь, кисочка? Ну спи, спи…
Офицер без приглашения полез в салон, повертел в руке бутылку, отбросил на заднее сиденье. Его внимание что-то привлекло.
– Кошка?! – настороженно бросил он – Мертвая?
– Не твое дело, лейтенант! – отрезала Марина и расхохоталась.
– Капитан, – сказал офицер, раскрывая водительское удостоверение.
– Значит, будешь… – пообещала Марина.
– Так, Глухова Марина Петровна… Техталон… – Он прищурил глаз. – А пройдемте-ка со мной.
– Вот это видел? – Марина показала средний палец.
– Много раз, – ответил офицер, ловко вынул ключи из замка зажигания и распахнул дверь.
Две минуты пьяного сопротивления, истерика с обещаниями сюда еще вернуться, имитация кино-драки…
– Садитесь вот сюда, – офицер предложил Марине стул и подсел рядом.
– Где я? – спросила Марина.
– Здесь, – ответил офицер.
– А именно? – Марина закрыла глаза.
– Вот тут. – Офицер вынул из портупеи карту, придвинулся к Марине, ткнул пальцем в черный кружок с надписью «Снежин».
– А именно? – повторила Марина сквозь сон и опустила голову офицеру на плечо.
– Я же говорю вам: вот тут…
– Странно, – сказал офицер, – мы проверили по картотеке – нигде не значится, ни она, ни ее машина. И вот что, – офицер закатал брюки, – видите? Это каблуком она меня. И вот здесь…
– Не нужно, не нужно, – остановил адвокат и полез в карман. – Возьмите еще.
Офицер спрятал купюру.
– Я могу ее забрать? – спросил адвокат.
– Можете. – Офицер кивнул на окно. – Машина на штрафной стоянке. Подать?
– Спасибо, мы сами.
Марина, безуспешно сдерживая дрожь, поджидала адвоката, прислонившись к столбу со знаком «40». Жизнь казалась еще более мерзкой, чем вчера. И не спасало яркое утреннее солнце, и не радовал красивый зимний пейзаж, и синие тени на снегу раздражали. Марина пошевелила иссохшим ртом:
– Ненавижу вас всех!
– Что? – спросил адвокат.
– Всех ненавижу, – повторила Марина и поцеловала адвоката в губы.
– Знаю, – сказал адвокат. И сплюнул. – Поехали.