– Вы случайно не знаете некоего господина Фаустле, бывшего рейтарского полуполковника? – спросил Корнелиус, припоминая посулы амстердамского знакомца.
– Как же, знаю, – махнул рукой Либенау. – Никакой он не рейтар. Мошенник, прощелыга, из «старых немцев». Это он вас сманил? Такая у него иудина служба, жалованье ему за это из царской казны идет.
Фон Дорн стиснул кулаки, спросил тихонько, будто боялся добычу спугнуть.
– Так, значит, герр Фаустле сюда еще вернется?
Полковник усмехнулся:
– Вернуться-то он вернется, только не такой Фаустле дурак, чтоб на Кукуе появиться. Его тут многие из офицеров и мастеров хотели бы повидать, не вы один. Нет, у Фаустле дом в Замоскворечье, в Стрелецкой слободе. Нам за Москву-реку хода нет, у солдат со стрельцами давняя вражда.
Корнелиус вспомнил, как странно вели себя в Немецкой слободе его канареечные конвоиры. Теперь понятно, почему.
– Ничего, – сказал он, скрипнув зубами. – За глупость и легковерие надо платить. Как-нибудь продержусь четыре года, а потом назад, в Европу.
– Какие четыре года? – удивился Либенау. – Какая Европа? Неужто вы еще не поняли? Приехать сюда можно, уехать – ни за что и никогда. Вы навсегда останетесь в России, вас закопают в тощую русскую землю, и из вашего праха вырастет главное русское растение лопух.
Глава пятая
НЕ БЫЛО НИ ГРОША, ДА ВДРУГ АЛТЫН
Если б свободное падение длилось не две с половиной секунды, а чуть дольше, у Николаса от ужаса разорвалось бы сердце. Но в тот самый миг, когда магистр осознал, что, собственно, с ним произошло, и собрался закричать во всё горло, полет уже закончился – хрустом, треском, противным шорохом и глухим ударом. Фандорин оказался в тесном, прямоугольном пространстве, отчего-то пахнущем свежей клейкой листвой и таком же, как листва, зеленом.
Ничего не понимая, он в ужасе задергался, забился в этом жестком и неподатливом зеленом кошмаре, кое-как вывернулся, уперся ногами в твердь и вскочил, по самую грудь утопая в тополиных ветках и бумажном соре. Оказалось, что траектория головокружительного путешествия второго баронета, начавшаяся на крыше, завершилась баскетбольным попаданием точнехонько в мусорный бак, доверху наполненный остриженными ветвями, листьями и скомканной бумагой. Николас задыхался и хватал ртом воздух, исцарапанный и оглушенный падением, но, кажется, более или менее целый.
Ноги передумали держать его в вертикальном положении, и он бессильно осел на пружинистую подстилку из новопреставленной листвы. Над головой сразу же образовался зеленый шалашик из ветвей. Фандорин смотрел сквозь него на синее небо и ни о чем не думал, потому что о чем можно думать, когда с человеком ни с того ни с сего случается такое?
Если б Николас от шока и изумления временно не утратил способности к отвлеченным умопостроениям, он, наверное, сейчас размышлял бы о странном несоответствии между человеческим самомнением и суровой истиной бытия.
Живешь на свете в полной уверенности, что ты – царь и повелитель собственной вселенной, да так оно, в общем и есть. Но твою разумную и упорядоченную вселенную от хаоса отделяет одна лишь тонюсенькая стеклянная перегородка, и ты плаваешь в этом хрупком аквариуме пучеглазой, непуганой рыбкой. А потом случается что-то, над чем ты не властен и о чем даже не имеешь представления – и аквариум разлетается вдребезги, рыбка бьется среди стеклянных осколков, бессмысленно раздувая жабры. Только что ты был хозяином своей судьбы, исследователем тайн истории, сторонником здорового образа жизни и патриотом окружающей среды, ты вынашивал честолюбивые планы на будущее и твердо знал, что следующий новый год будешь встречать на вулканическом острове Тенерифе, а потом хаос чуть-чуть, совсем слегка коснулся тебя своим безумным, обжигающим дыханием, и стекло треснуло. Царь вселенной лежит скрюченный в мусорном баке, смотрит на ползущие по небу облака и не может взять в толк, почему он еще жив.
Объяснение могло быть только одно – пресловутая фандоринская удачливость, про которую отцу в детстве рассказывала бабушка Елизавета. Мол, ворожит мужчинам рода Фандориных некая благожелательная мистическая сила, приносящая чудесное избавление от всевозможных опасностей. У каждого Фандорина, как у пресловутой кошки, девять жизней, а у некоторых вроде деда Эраста Петровича, запасных жизней бывало и побольше, чем девять.
Чушь, конечно. Фамильная легенда. То-то сэру Александеру с выбором парома «Христиания» повезло. А самому Николасу? Какая фантастическая, оскорбительная неудачливость! Нет ничего обиднее и нелепей, чем стать так называемой жертвой статистики. По статистике положено, чтобы с некоторым процентом населения происходили несчастные случаи – условно говоря, чтоб кому-то на голову падал кирпич. Скажем, 0,01 процента живущих обязаны попасть в автокатастрофу; 0,001 процента обречены заразиться энцефалитом, а 0,0001 процента на роду написано стать жертвой маньяка или психопата. Например, Николасу А. Фандорину, M.A. и Bt.
Как говорят новые русские, ничего тут не попишешь – так природа захотела. Самое тупое и бессмысленное – причитать: ну почему я, почему это случилось именно со мной? Почему сумасшедшего очкарика принесло именно сегодня и именно в ЦАСД? Почему из всех посетителей он выбрал меня?
То есть, разумеется, у всего, что происходит, если покопаться, обнаружится свое объяснение. Например, такое. На Николаса напал историк, имеющий пропуск в архив и потихоньку свихнувшийся среди этого депрессивного антуража. Возможно, у бедняги патологическая ненависть к двухметровым блондинам в синих блейзерах. Именно такой двадцать лет назад надругался над ним в пионерском лагере и нанес ребенку глубинную психическую травму. В обычной жизни он более или менее нормальный, а как увидит синий блейзер – впадает в агрессию. Сила у этого тщедушного очкарика поистине нечеловеческая, явно аффектного происхождения. Как легко он перекинул через себя двухсотфунтового дылду!
Или, что еще вероятней, объект его обсесии – кейсы светло-шоколадного цвета. Ведь именно с кейса все и началось. Такой специфический патологический фетишизм.
Господи, кейс!
Николас вскинулся, застонал, стал вылезать из глубокого узкого бака. Может быть, еще не поздно?
Милиция, здесь у входа дежурит милиция. Скорей!
Три часа спустя желто-синий милицейский «уазик» доставил густо намазанного зеленкой магистра к гостинице.
Дело было дрянь. Психа в клетчатой рубашке на территории архивного городка отыскать не удалось. То ли пролез в подземные хранилища и где-то там, в нехоженых лабиринтах, спрятался – и тогда есть надежда, что рано или поздно вылезет наружу либо же попадется кому-то из сотрудников на глаза. То ли сумел каким-то чудом проскользнуть незамеченным мимо постовых милиционеров на одной из шести проходных, и тогда пиши пропало.
Подавленная жертва статистики ехала в зеркальном лифте на свой пятнадцатый этаж и, чтобы восстановить позитивный взгляд на жизнь, пыталась сочинить оптимистичный лимерик. Но выходило что-то мрачное, и опять, как в архиве, с членовредительской тематикой.
В конце концов, можно ведь взглянуть на случившееся и по-другому, убеждал себя Фандорин. Произошло истинное Божье чудо – впору надевать рубище, вериги и идти простоволосым по святой Руси. По всему он должен был расколотить себе голову о кирпичи, размозжить грудную клетку о бетонный блок или повиснуть, пронзенный одним из торчащих арматурных прутьев, а вместо этого отделался несколькими царапинами. Наследственная удачливость – конечно, бред, но нельзя не признать, что упал он с крыши исключительно, просто феноменально удачно. Стало быть, аквариум уцелел, жизнь продолжается, а если жизнь продолжается, то значит, ее можно наладить и упорядочить.