— Ах, ты ж контра! Зажилить хочешь?! — матрос грозно навис над хрупкой девушкой, но в этот момент в читалку вбежал задышавшийся Килька.
— Вот они, эти подозрительные граждане! — крикнул он следовавшему за ним милиционеру. В зал вошёл блюститель порядка в белой гимнастёрке и остроконечном шлеме со звездой. Представшая перед его взором картина озадачивала. Откашлявшись, он заложил руки за спину и стал раскачиваться с каблука на носок. Скрип его начищенных хромовых сапог был хорошо слышен каждому. Впрочем, казалось, скрипели не только сапоги — с трудом вращавшиеся шестерёнки мыслей тоже изрядно поскрипывали.
Немая сцена затягивалась. Матрос сунул руки в карманы и грозно смотрел на Кильку. Лицо Кильки отражало обиду и разочарование — пропустил всё самое интересное. Сёма застыл с поднятыми над барабаном руками и боялся дышать. Шпана съёжилась, положила ручки на коленочки и старалась быть похожей на завсегдатаев библиотеки. Во взглядах читателей, обращённых к милиционеру, читалась мольба. Виктория стояла прямая, гордая и прекрасная. Швондер-Шариков, не успевший слезть со стола, понимал двусмысленность своего положения и лихорадочно искал выход — глазки его бегали, а губы были поджаты.
— Граждане! Что тут происходит? — вопросил милиционер. И тут я понял, что настал мой звёздный час! Громко захлопнув книгу, я встал, шумно отодвинув стул:
— А происходит, товарищ, форменная диверсия! — Я сложил руки на груди — для внушительности — и размеренным, неторопливым шагом (всегда помни, что в этом мире ты подросток, когда надо — нагоняй солидности по максимуму) двинулся в сторону милиционера, не сводя при этом взгляда с притихших бузотёров. — В то время как пролетарии жаждут, так сказать, приобщения к сокровищам, так сказать, культуры, какие-то саботажники, буржуйские пособники, вставляют им палки в колёса!
Услышав мои слова и узнав в них свои собственные, Швондер-Шариков вытаращил глаза и разинул рот. Матрос нахмурился, Килька хихикнул, Сёма уронил палочки на барабан. Я встал плечом к плечу с милиционером и продолжал со значительностью:
— В то время как сознательный пролетариат, следуя заветам товарища Луначарского, стремится искоренить в себе безграмотность и невежество, некоторые как бы товарищи, прикрываясь его тезисами, возможно, сознательно мешают ему повышать культурный уровень! Не вникая в серьёзность политического момента, как захватчики, врываются в государственное учреждение, организованное, между прочим, согласно Декрету Наркомпроса, оскорбляют служащую библиотеки, кстати, комсомолку, отвлекают от занятий трудящихся, портят казённое имущество! — я указал на вырванный из книги лист в руках Виктории. Милиционер нахмурился и тоже скрестил руки на груди. Лицо Швондера-Шарикова стало серым. Он ужом соскользнул со стола, подлетел ко мне и, притянув за рукав, засипел в ухо (впрочем, милиционер его всё равно прекрасно слышал):
— Ты что творишь, детка?! Топишь?! Ты откуда взялся, вообще? Чего разорался? Не на митинге, можно же и потише!
— Правда? Может, и можно. Но с тишиной я вот что не понимаю, — я нарочно повысил голос, глядя хулигану прямо в глаза. — Тишина ведь она когда нужна? Ночью! В темноте! Во мраке! Или когда такое задумал, за что по головке не гладят. Разве вы что такое задумали? А, ребята? — этот вопрос был адресован уже всей гоп-компании, включая Кильку и хмурого матроса, и все они, естественно, дружно замотали головами, — Вот! В библиотеку вы пришли, чтобы ПРО-СВЕЩАТЬСЯ? То есть, стремиться к свету? А при свете надо говорить в полный голос, товарисч! Так ли?
Всё! Спёкся! Крыть бузотёру было нечем! Отличный, скажу я вам, приём — отзеркаливание. Не раз применял его там, в 21 веке, в случае особо сложных «переговоров». Да, почти пятьдесят лет опыта — это вам не баран чихнул! Семнадцатилетний я-Васька ни за что б не додумался. Но сейчас мы с ним вместе наслаждались заслуженным триумфом! Слушая меня, милиционер кивал. Виктория смотрела удивлённо и благодарно. А враг был повержен. Чистая победа!
— Пройдёмте, граждане, — обратился милиционер к лихой компании (отличить их от мирных читателей было легко), — И без глупостей, пожалуйста.
Компания встала и потянулась к выходу. Некоторые привычно заложили руки за спину. Матрос зыркнул на меня с ненавистью, но ничего не сказал. Когда зал покинул Швондер-Шариков, милиционер козырнул:
— Продолжайте заниматься, товарищи. Хорошего дня, — и удалился.
Наступила долгожданная тишина. Наконец, я смог вернуться к многострадальному конспекту!
*4* Также в Системе присутствуют другие функции:
Различные задания и Миссии, Благословения, Награды ещё ряд пунктов и дополнений…
Задания бывают разные: поднимись на четвертый ранг и получи «озарение» (по сути, ограниченный доступ к божественному серверу с информацией), роди ребенка и получи энергию для развития достаточную для перехода с 10 на 11 уровень (видимо, добавили для стимуляции рождаемости, или чтоб многодетные мамаши могли за себя постоять…), убей сто теросов и получи бонус, создай артефакт 4 ранга…
В Системе присутствует много ограничений, условий развития и тому подобного, призванного закрыть «системные баги», которые выявлены ранее….
И только общедоступной информации на эту тему столько, что она занимает здоровенную книгу, превышавшую по толщине «Руководство по Подземельям и Драконам» (держал в руках в 91 году один из первых экземпляров). А ведь, как я понял, есть ещё дополнения, разъяснения, «гайды по прокачке» (как бы странно это ни звучало), которые власть имущие держат для личного пользования, или к которым вообще доступ только у Богов и их Небесного Воинства имеется…
— Мне закрываться пора, — меня мягко, но настойчиво постучали скрученной газетой по макушке, — я зову-зову, а ты не откликаешься! Между прочим, последние читатели ушли часа три как! — надула губки Виктория, картинно отвернув голову.
— Ох, как же так? Совсем из реальности выпал.
И точно, взгляд в окно показал, что на дворе уже вечер. Причем поздний — на небосводе одна за другой звезды зажигаться стали…
— Ничего, я понимаю! — Вика тут же мило улыбнулась, — я тоже за чтением счет времени теряю. Выбери одну — дома почитаешь!
Глядя в её лучистые глаза, я подумал, что сегодняшнее происшествие сблизило нас и помоглло перевести меня из ранга случайного знакомого до почти приятеля.
Через десять минут библиотека была благополучно закрыта, а я провожал Викторию домой. В качестве извинения за то, что она из-за меня задержалась, а также в соответствии «с долгом настоящего мужчины, что не отпустит красавицу одну по подворотням шататься».
— Между прочим, у меня дом на освещенной улице, — проворчала девушка, но от предложения проводить не отказалась.
— Что ж ты раньше меня по голове не треснула?
— Ты был так увлечен, что у меня рука не поднялась, — Вика потупила глазки. — Тем более, что у меня было чем заняться на рабочем месте… Я ведь из-за организации Красных уголков при заводах в самой библиотеке всё лето только наскоками появляться буду. Вот и решила заодно…
Идти пришлось недолго.
— А вот и мой дом! — девушка указала на пирамидальное пятиярусно-этажное здание.
— Весь? — шутливо ужаснулся я.
— Нет, конечно! — девушка возмутилась, но как-то неуверенно, — мы с подружкой на верхнем ярусе живем.
Поднимаю глаза вверх и вижу широченные трехметровые панорамные окна и что-то вроде личного скверика, расположенного на крыше яруса низлежащего.
Преувеличенно оценивающе перевожу взгляд на собеседницу.
— Анна — художница, — мямлит Вика, — так что наша мансарда одновременно и художественная мастерская…
И эта самая Анна поднимается из кресла, в котором отдыхала на террасе и явно созерцала наше приближение. Шикарная брюнетка с пышными вьющимися волосами (заметка на будущее: изучить вопрос остроты зрения местного населения, а то я что-то не припомню, чтобы в прошлой жизни мог разглядывать лица людей на такой высоте).
Мазнув по мне взглядом, художница сконцентрировалась на подруге.