Дорант кинул взгляд на оставшиеся на попоне пиштоли, проверил, как выходит меч из ножен и перехватил четырёхстволку поудобнее — насколько это вообще было возможно. Вздохнул и ринулся туда, где больше всего кричали.
Ночной бой — пожалуй, самое неприятное, с чем может столкнуться воин. Бой всегда неразбериха, особенно если это не сражение больших масс регулярного войска, стоящих в строю, а драка между мелкими группами воинов. Тут важны быстрая реакция, способность мгновенно ориентироваться и личные, индивидуальные боевые навыки; умение держать строй становится бесполезным. Лет пятнадцать назад Дорант был в таких свалках одним из лучших, но с годами никто не становится шустрее.
Тем не менее, опыт может быть хорошей заменой физическим способностям, и каваллиер это мгновенно доказал, выпалив трижды по быстро скользящим в темноте неясным теням — и не промахнувшись ни разу. Сноп картечи шириной — на этом расстоянии — в тележное колесо достал все три тени, по которым Дорант стрелял. Будь на его месте Уаиллар, он осудил бы подстреленных — как бы ни было больно, аиллуо не должен визжать, подобно лесной свинье. Двое и не визжали — одному снесло пол-головы, второй, с развороченной грудной клеткой, тоже умер на месте. Третьему прилетело в обе ноги, перебив кости и порвав мышцы. Он-то и не смог справиться с болью.
Другие люди, заранее предупреждённые и снарядившие своё оружие картечью, тоже не всегда промахивались. Прорвавшиеся в лагерь пять или шесть альвов, стрелять в которых было уже невозможно из опасения попасть в своих, метали ножи и размахивали копьями — с переменным успехом: все-таки кираса хорошо защищает от альвийского копья, а навыки лесных воинов не рассчитаны на носителей кирас.
Дорант метнулся к попоне, схватил лежащие на месте пиштоли — и тут же бросил одну из них обратно: жаль было оставшегося заряда в четырехстволке. Он краем глаза увидел скрюченную на попоне альву, успел забеспокоиться — жива ли, но тут на него выскочил здоровенный пятнистый альв, и стало не до неё. Альв попался упорный, и даже с дырой в животе (шустро двигался, зацепило всего одной картечиной) едва не снес Доранту голову наконечником своего копья — каваллиер едва успел отбить удар стволом неразряженной ещё пиштоли. Выстрел из неё превратил грудь альва в кашу, и тот, наконец, завалился на спину.
Дорант не успел подхватить оставшуюся пиштоль: пришлось отбиваться сразу от двух альвов. Он едва сумел выхватить меч; по счастью, добрая имперская сталь оказалась крепче альвийского копья и снесла наконечник, почти не встретив сопротивления. Дорант увернулся от брошенного ножа, мечом отвел копье второго альва — и снова был вынужден уворачиваться от метательного ножа. При этом ему удалось полоснуть второго альва — который был помельче первого — мечом по внутренней стороне бедра, отчего тот сразу захромал. Первый, почти такой же крупный, как тот, которого Дорант убил перед этим, покрытый чужой и, может быть, своей кровью, ткнул каваллиера срубленным концом копья — но кираса выдержала удар. Дорант рубанул альва по руке, снеся кисть, которой тот держал остаток копья, и еле успел повернуться ко второму и отбить стремительно идущий в голову наконечник. Каваллиер с силой бросил лезвие меча вдоль древка, срезая врагу пальцы. Тот коротко и тонко вскрикнул — и метнул здоровой рукой копье в Доранта, целя в лицо. Дорант еле увернулся, лезвие рвануло его за левую щеку. Но конец меча уже пробил альву грудь. Второй же, которому нечем было уже держать обломок копья, бросился на Доранта, пытаясь свалить его и вцепиться в горло — и похоже, что зубами. Дорант выпустил рукоять меча, отжимая альва локтями. Борьба перешла на землю, они катались по ней, хрипя, толкаясь и давя друг друга, уже без всякого порядка, но тут стало ясно, что человек сильнее и тяжелее альва, а жизнь из последнего уходит с каждым толчком артериальной крови, хлещущей из отрубленной руки.
Когда Дорант, наконец, смог подняться, скинув с себя альва, все было уже кончено. Усталые и окровавленные люди ходили по лагерю, добивая лежащих тут и там врагов. Альва так и лежала на попоне, скрючившись. Дорант удивился, насколько близко она была от места, где он только что сражался.
Он подошел к самке. Та по-прежнему была сжата в комок, и плечи её содрогались. Доранту отчего-то пришла в голову мысль погладить её по спине; альва вздрогнула и сжалась ещё сильнее, но потом вдруг подняла голову и спросила что-то на своем языке. Дорант понял, что она спрашивает про кого-то, где он. До него дошло, что она беспокоится о своем самце.