- Лети. К Нему…
Мягко подул на фигурку, и та мгновенно ожила, взмахивая заострёнными крыльями. Беззвучно отступив от Драко на несколько шагов и, воспользовавшись тем, что тот снова, опустив голову, зажмурился, Гарри вытянул из-под Мантии-невидимки руку, и приманив бумажную птичку, ловко поймал её, бережно зажав остроконечные крылья самыми кончиками пальцев. Но чуткий слух Малфоя всё равно уловил тихий шелест пергамента, и он с опаской заозирался, судорожно ища в пространстве источник звука. В этот момент с лестницы Астрономической башни послышалось отдалённое хихиканье какой-то влюблённой парочки, и Драко, так никого и не увидев, поспешил удалиться. Глядя ему в след, Поттер нутром почувствовал, что сегодня снова произошло что-то…едва уловимое, как аромат почти выветрившегося парфюма… Переломное... Что-то очень важное между ними снова кардинально изменилось. И, если, в последнее время, ему казалось, что клубок событий, разматываясь, медленно плёл тёплый, уютный «плед» перемен именно для него… То после сегодняшнего происшествия, на Гарри внезапно снизошло озарение, что он далеко не одинок во всём этом. Он осознал, что в Драко, будто в зачарованном зеркале «Еиналеж», мистическим образом отражаются и находят отклик все его собственные эмоции и переживания. И как бы сложно не было в это поверить, но, видимо, и для Холодного Слизеринского Принца всё это теперь было так же важно и значимо, как и для него самого!
//
//* С того самого дня они больше не посылали друг другу «убийственных» рисунков. Их обмен «крылатыми» письмами перешагнул на следующую ступень. Теперь они именно переписывались. Если бы профессор Снегг, больше известный в Хогвартсе, как «ужас подземелий», только узнал, что собственноручно помог им своим резким выпадом, то, скорее всего, позеленел бы не хуже жабы Невилла – Трэвора – или просто-напросто лопнул бы от злости. Но, хвала Мерлину, уже никто не обращал на их бумажные «летучки» особого внимания, а некоторые даже взяли с них пример. Хотя, стоит отметить, что по какому-то негласному и обоюдному соглашению, юноши стали значительно осмотрительнее в своих действиях и тщательно следили за соблюдением определённых мер предосторожности. Гарри приходил в полнейший восторг от этого подспудного, абсолютно нового чувства, будто он играючи балансировал на острие выдуманного ножа, постоянно находясь настороже того, чтобы их «личное» оставалось за кулисами основного представления. В своих записках Малфой всё так же старался придерживаться язвительного и надменного тона, но теперь Поттеру было сложнее обманываться на его счёт и не видеть плохо скрываемой заинтересованности самого Драко. Особенно, когда Гарри, прячась под Мантией-невидимкой, становился тайным свидетелем написания некоторых из них и видел подлинные чувства, которые пытался скрыть слизеринец. Это выражалось практически в каждом росчерке пера Малфоя, в каждом его, якобы небрежно и невзначай брошенном, слове. Но особенно в том, что «Его Высочество» ещё ни разу не оставил Гарри без ответа! Поттер хранил в строжайшей тайне ото всех, и в особенности от самого Малфоя, что часто украдкой наблюдал за ним вечерами, после отработок. С тех пор, как Гарри впервые застал его в том коридоре, он испытывал непреодолимую тягу снова оказаться там! Ему хотелось постоянно быть рядом именно с тем Драко, который, уйдя с головой в собственные размышления, как по волшебству, преображался, походя больше на трепетного и такого же хрупкого, как и его «посыльный», журавлика, чем на белобрысую кобру, которой старался казаться в остальное время. Понимая, что Малфой, скорее всего, не побрезгует и просто прибьёт его, если узнает, что он внаглую за ним шпионит, Гарри всячески старался не производить ни звука. Сидя рядом с Драко на корточках или привалившись плечом к стене, он впервые просто откровенно наслаждался его обществом и уютной тишиной. Иногда Драко выглядел настолько потерянным, что сердце гриффиндорца всякий раз болезненно ёкало и сжималось при одном лишь взгляде на него. Драко будто чувствовал себя загнанным в угол, растерянным и беспомощным, но ни в коем случае не хотел дать этому взять над собой верх или позволить кому-либо заметить эту брешь в его высокомерной аристократической броне. Заламывая пальцы, Гарри именно в такие моменты больше всего хотел знать: что же с ним происходит!? Но продолжал молчать, обречённо отводя взгляд…Напряжённая складка, глубоко прорезавшая высокий лоб Драко, наводила Гарри на мысль, что Малфой, ни на секунду не давая себе спуска, всеми силами пытался размотать в своей голове запутанный комок противоречий и разобраться в сотне смешавшихся эмоций, но, видимо, всякий раз натыкался на какой-то непреодолимый узел... Наблюдая его душевные терзания, Гарри искусывал губы в кровь от невозможности выдать себя, чтобы предложить любую помощь. И уже не задавался вопросом: почему он вообще должен помогать Малфою? Просто в какой-то совершенно неуловимый момент, всё так же разглядывая озадаченный профиль Драко, он очень отчётливо ощутил, как что-то настоящее, чуткое и странно родное зародилось где-то в глубине его солнечного сплетения и с тех пор никуда не хотело исчезать. Он больше не мог отрицать того, что его по-настоящему тянуло к Драко. И с каждым новым днём, с каждым их «тайным свиданием», желание заботиться о нём, защитить, если потребуется, от того, что снедало Драко, лишь усиливалось. Поттер, наконец-то, чувствовал, что каждый его шаг, каждое принимаемое им решение, было полностью самостоятельным и не подвергалось чьему-либо влиянию, как было раньше. Вдохновлённый, он уверил себя в том, что не просто ХОЧЕТ, но и ещё СМОЖЕТ всё изменить окончательно!