Сунор явственно ощутила, как в мозг прорываются чужие силы, стараются запеленать разум, внушить какие-то иллюзии. Сил у неё совсем не осталось. Она была наконечником огромной стрелы чистой мысленной энергии, которая поразила богов. Через неё прошла вся мощь Ангелов и их артефактов. Сунор обессилела, она даже не могла пошевелить ни то что ногой или рукой — веко не могла приподнять. Диадема всё ещё лежала в её руке. Измерение давило, приказывало, хитрило, виляло, изворачивалось, стараясь подчинить её своей воли.
Не выйдет, твёрдо решила Сунор. Пальцы не желали гнуться, мышцы отказывались сокращаться. Сунор почти могла слышать звук ликования, издаваемый Измерением. Нет уж, не позволю заточить себя в ту же ловушку, что и богов тысячу с лишним лет назад, подумала Сунор. Она сделала нечеловеческое усилие, согнула руку с диадемой в локте, двинула её к голове. Артефакт заблестел посреди кромешной тьмы, и чёрные клубы будто отшатнулись, испугавшись проблеска света. Диадема плотно легла на голове Сунор, и девушка сразу почувствовала, как картины, носившиеся перед закрытыми глазами (Хаарт, отец, Змейка, Хаарт, Ангелы, Илена, Хаарт) разом исчезли.
Сунор села — или она думала, что села. Она мало что понимала посреди этого царства вечного мрака. Сунор пошевелила рукой и вздрогнула, слабо вскрикнув, потому что наткнулась на что-то тёплое. Сердце бешено застучало, а мозг уже рисовал ужасающие картины того, что она могла встретить в глубинном мраке. Но диадема подсказывала ей не бояться, и Сунор, пересилив себя, снова коснулась пальцами этого.
Этим оказалась чья-то рука. Пальцы Сунор побежали вдоль неё, миновали локтевой сустав, подобрались к плечу, скользнули по шее, ощупали лицо, волосы. Сердце снова забилось сильней.
— Хаарт, — шепнула Сунор. — Хаарт! — сказала она уже громче и принялась тормошить рыцаря.
Он застонал что-то в ответ. Сунор закусила губу. Они поддались. Они все поддались. Теперь Сунор не сомневалась, что, поищи она ещё во Тьме, она найдёт всех Ангелов, пребывающих в бессознательном состоянии. Сунор слышала мысли богов, покинувших материальные оболочки и спрятавшихся в глубинах Измерения, чтобы зализать раны. Слышала мысли самого Измерения.
Захватить сознания Ангелов в плен. Вобрать в себя их разумы. Развоплотить их, соединить с собой.
Сунор не совсем понимала, являются ли Измерение и боги двумя разными сущностями, или они уже настолько переплелись за это тысячелетие, что между ними нельзя провести границу. Разумно ли Измерение с самого своего создания, или это Повелители Стихий подарили ему свой разум? Мысли, что она слышит — их общие? Или здесь вообще нельзя рассуждать о чём-то общем или отдельном, потому как это — единое целое?
Этими рассуждениями можно было свести себя с ума, тем более не ей, Сунор, об этом размышлять. Ей нужно спасти Хаарта. И остальных Ангелов, конечно. Они должны проснуться, очнуться от этого губительного сна, с помощью которого Измерение пожирает их души, их умы.
Сунор прижала ладони к голове Хаарта, попыталась пробраться в его мысли, вытащить его, выдернуть из беспамятного состояния.
Ничего не получалось.
Сунор заплакала от бессилия. Она хотела попробовать без диадемы, но что-то подсказывало ей: без контакта с артефактом она тоже поддастся, и тогда уже не останется ни единой надежды… Как же помочь Хаарту? Как прояснить его сознание?…
Сунор замерла от пришедшей в голову мысли. Она торопливо заползала на четвереньках, зашарила руками, ища Змейку. Наконец она нашла её.
Сунор плохо разбиралась в происходящем. Её посетила мысль, что, наверное, Сельма нашла бы разные умные объяснения тому, что она собиралась делать. Ментальная магия и прочее. Сунор было не до того.
Она крепко обхватила обмякшее тело Змейки, прижалась головой к её голове, сосредоточилась, как могла. Затем сняла диадему.
Тьма, вновь ликуя, тут же надвинулась на неё, чтобы погрузить в беспамятство. Собрав остатки сил, Сунор оттолкнула от себя иллюзии, во власть которых хотело опустить её Измерение, и ухватилась за обрывки видений Змейки, ореолом плававших вокруг неё.
Ей показалось, её потянуло в какую-то воронку, прочь от непроглядной черноты сердца Измерения. Вокруг постепенно расцветали яркие краски. Сунор уже ощутила, как из неё медленно утекают воспоминания и все мысли. Она поняла, что ещё чуть-чуть и сдастся во власть видений, насланных Измерением, чтобы свести Ангелов с ума и завладеть их сущностями. Сунор сжала зубы. Крепись, крепись, не сдавайся! Она подумала, что надо надеть диадему, но диадема осталась там, среди кромешного мрака, лежать в её руке… А здесь только её душа, её сознание…
От резкой боли, пронзившей всё тело до мозга костей, перехватило дыхание, и крик застрял в горле. Аерис выгнулась дугой, сжала кулаки так, что побелели костяшки, застонала от натуги. Боль не уходила. Наоборот, нарастала с каждым мучительным мгновением. Каждый нерв тела горел адским огнём. Мышцы свело от напряжения, тело грозило лопнуть по линиям вен, которые рельефно выступили по всей коже, очерчиваясь чёткой синью.
Крик наконец прорвался, и он был страшен. Аерис кричала, вкладывая всю муку, раскалывавшую её тело и сознание, в этот крик. Она кричала, извиваясь, выгибаясь, корчась, кричала, пока не надорвала голосовые связки, и изо рта стало выходить лишь жалобное сипение.
Внутренности скручивало в тугой комок. К горлу подкатила тошнота, и полуэльфку вырвало, вывернуло наизнанку. Горло жгло нестерпимой болью, а её рвало, пока она не начала выплёвывать кровь.
Беспощадный незримый палач каждое мгновение придумывал новую пытку, новую муку, и мгновения эти длились вечность. К коже прижимали раскалённый металл, распарывали клинками тело на маленькие кусочки, зверской хваткой вырывали конечности, по одной ломали каждую кость, каждую косточку, вливали в горло, в ноздри, в уши что-то нестерпимо горячее…
Всё, что угодно, лишь бы это кончилось… Почему я не теряю сознание от боли? Почему не умираю? Не могу больше терпеть!.. Не могу…
Чародейка стояла посреди тракта, тускло освещённого убывающей луной, а по бокам вырастали пугающие деревья с кривыми лапами-ветками, мерцавшие призрачными искрами на фоне чёрного неба.
На неё надвигались чудища. Монстры были небольшого размера, но оттого не менее страшны и опасны. Они издавали мерное гудение, иногда перемежающееся с похожим на волчье завыванием. Недоразвитые короткие ручки были протянуты к ней, Сельме, их вожделенному позднему ужину. Страшные лица застыли в разнообразных ужасающих гримасах.
Чародейка тряхнула головой. Ничего, ещё не с такими справлялась, подумала она, стараясь приободрить себя. Чудища шли к ней медленно, степенно, будто считали, что ничто на свете не сможет помешать им отобедать ей, Сельмой.
— Не дождётесь, — хмыкнула волшебница, вскинула руки и отправила в монстров три колючие молнии, яркий свет которых взрезал мертвенную черноту ночи.
Чудовища пронзительно завопили и бросились наутёк, моля о помощи тоненькими человеческими голосами. Сельма ощутила холод в груди. Она не рассчитывала на дороге к какой-то деревне встретить таких чудовищ. Она слышала о них — они умеют копировать людские голоса, дабы вносить смуту в души людей, достаточно отважных, чтобы сразиться с ними.
— Не дождётесь, — ещё раз решительным голосом проговорила Сельма — хотя, признаться, ей было страшновато — и отправила вдогонку улепётывающим чудищам несколько огненных шаров и сразу за ними стремительное плотное облако обжигающего водяного пара.
Продолжая повизгивать, последние чудища упали и задёргались в агонии. Сельма стояла неподвижно — лишь грудь часто вздымалась. Когда наконец все монстры затихли, Чародейка смахнула пот со лба и прошептала заклинание, перемещая себя в пространстве на несколько метров. Мимо отвратительных монстров не хотелось даже проходить. Конечно, лучше бы было всех их сжечь дотла, но она слишком устала. Немного передохнёт в деревне, а потом вернётся и довершит начатое. Лучше бы сделать всё до рассвета — вдруг кто из деревенских выйдет на тракт и увидит весь этот ужас. Не приведите небеса — дети…