«Любимый друзьями и близкими, Джейсон был столпом своего сообщества. Когда не находился за границей, сражаясь за права и свободы своих соотечественников, его часто можно было встретить в качестве волонтера…»
Очевидно, проблема с желудочной кислотой не была связана с избиением, из-за которого он впал в кому. Согласно медицинскому заключению, которое я «раздобыл», когда до Элоди дошла весть о смерти отца, ее старик в течение двенадцати месяцев до встречи с обитателями Бунт-хауса страдал от рефлюкса и довольно неприятной язвы желудка. Да, можно возразить, что неспособность Джейсона дышать самостоятельно способствовала тому, что он не мог очистить свои легкие. Но к черту. Семантика. Насколько я понимаю, жизнь Джейсона Стиллуотера прошла своим чередом. Злобный ублюдок умер естественной смертью.
«…редкая порода людей. Яростно преданный своей работе, Джейсон всегда уделял время своей семье. Преданный муж и отец…»
Сидящая на передней скамье рядом со мной, единственная причина моего существования, застывает, ее ладонь становится липкой в моей. Я смотрю на Элоди краем глаза, и собственнический огонь вспыхивает у меня под ребрами. Ее волосы, когда-то светлые, а теперь темные, красивого шоколадно-коричневого цвета, пышными волнами спадают на спину. В профиль ее лицо идеально, как всегда, — слегка вздернутый носик мил, как чертова пуговица. Глаза кристально чистые и широкие, обрамленные длинными чернильно-черными ресницами. Ее пухлые губы, окрашенные этим утром в светло-сливовый оттенок, блестят и отвлекают сверх меры. Однако она встревожена. Крошечная морщинка пересекает ее лоб. Ее щеки потеряли цвет. А колено подпрыгивает вверх-вниз, пока она смотрит прямо перед собой. Элоди избегает смотреть на священника в полном облачении, стоящего во главе переполненной церкви, или на несносно большую фотографию Джейсона Стиллуотера в рамке, которую поставили на подставку перед искусно сделанным черным гробом.
— Хочешь уйти? — шиплю я сквозь зубы.
Веки Элоди смыкаются. Девушка быстро моргает и коротко качает головой. С трудом сглатывая, она не смотрит на меня. Думаю, что если бы та это сделала, то сорвалась бы с места и бросилась вон из церкви, к чему я ее подталкивал, с тех пор как мы сюда приехали. Но Элоди лучше меня. Она думает, что будет некрасиво выглядеть, если не отдать дань уважения.
Сейчас на нее устремлено слишком много глаз. Сочувствующих, полных жалости, гадающих, как бедная маленькая Элоди Стиллуотер будет справляться с тем, что потеряла не только отца, но и мать. Она не хочет, чтобы они знали, что сделал с ней этот монстр, лежащий мертвым в гробу. Секреты, которые та упорно скрывает от всего мира — это яд, постепенно разъедающий ее. Каким-то образом моя дерзкая Малышка Эль пришла к выводу, что действия ее отца плохо отразятся на ней самой. Как будто в этом мире есть настолько больные люди, чтобы предположить или поверить, что она, должно быть, сделала что-то, что побудило ее отца напасть на нее таким отвратительным образом. Надругаться над ней и унизить настолько, что Элоди до сих пор иногда просыпается в холодном поту, задыхается и рвет на себе одежду, словно пытаясь содрать с себя кожу.
Такие мерзкие и порочные мысли приходят мне в голову, когда думаю о том, как этот человек поступил с ней. Клянусь богом, если бы этот кусок дерьма только что не умер, я бы, в конце концов, убил его голыми руками. Но я ждал. Элоди, возможно, и боялась того дня, когда ее отец выйдет из комы, но я ожидал этого с нездоровым волнением.
Видите ли, у меня были большие планы. В тот момент, когда бы этот псих открыл глаза, я собирался нанести ему еще один маленький визит. На этот раз это был бы яд. Что-то, что невозможно обнаружить при вскрытии. Что-то с очень незначительными симптомами, которые могли бы выдать отравление. Я бы дал ему посмотреть, как ввожу яд в капельницу, а затем в ярких деталях объяснил бы, что будет происходить, когда его тело начнет отключаться.
Я бы недвусмысленно объяснил, почему с ним это происходит. А потом получил бы огромное удовольствие, стоя над его остывающим телом, пока его грязная душонка вытекла бы из его тела и ускользала бы вниз, в самые черные бездны ада.