Это просто безумие.
Мне нужно выпить.
Придя в себя настолько, чтобы снова переставлять ноги, я спешу по улице и захожу в первый попавшийся бар. Внутри тепло. Слишком тепло. Воздух влажный и плотный, он льется мне в горло, как сироп. Молодая девушка с розовыми волосами и кольцом в носу спрашивает меня, чего я хочу, соблазнительно хлопая ресницами. Когда-то, не так давно, уже усадил бы ее голую задницу на край раковины в туалете и трахал бы до изнеможения, пока ее задыхающиеся мольбы жарко звучали в моем ухе. Теперь я едва замечаю, что она женщина, когда озвучиваю свой заказ.
— «Джонни Уокер». Двойной. Чистый.
— Уф. Плохой день, Ковбой? — мурлычет она. — Хочешь льда?
— Нет, я не хочу льда. Ты видела, что творится снаружи?
Она поднимает руки в притворной капитуляции.
— Уже иду, босс.
Барменша наливает мне выпить, флиртуя и смеясь с другими посетителями, сидящими за стойкой, а я начинаю терять сознание. Здесь так жарко, что я могу упасть в обморок, черт возьми. По крайней мере, тогда я не буду в сознании.
Все это так глупо. Чейз принимает таблетки. Этого не должно было случиться. Я должен был надеть гребаный презерватив. Должен был… быть, блядь… умнее…
Секунду спустя я держу в одной руке свой двойной «Джонни Уокер», а в другой — мобильный телефон, экран разблокирован, большой палец навис над зеленой кнопкой вызова. На экране светится имя: РОБЕРТ УИТТОН
Это не тот звонок, который я хотел бы сделать, но, похоже, у меня нет выбора. Потом ударяю подушечкой большого пальца по маленькому зеленому кружочку, и мое тело замирает, как только слышу гудки из динамика.
Пять гудков.
Восемь секунд. Именно столько времени у меня есть, чтобы решить, хочу я этого или нет. Я еще не принял решение, когда гудки прерываются и на экране телефона появляется лицо Роберта.
FaceTime??? Я позвонил ему по FaceTime? Боже, сегодняшний день становится все лучше и лучше. Ну что ж. Слишком поздно отступать. Старик Пресли натянуто улыбается мне с другой стороны камеры, и, судя по выражению его лица, он все знает.
— Мне было интересно, сколько времени тебе потребуется, чтобы позвонить, — сухо говорит он.
— О? Я потрясен. — Мой голос сочится сарказмом. Я не могу отключить его.
Мужчина хмыкает и отводит взгляд от телефона. Глубокие, недовольные морщины пролегли вокруг его глаз и между бровями, с тех пор как я видел его в последний раз. За окнами за спиной Роберта кромешная тьма. Его щеки выглядят впалыми, мешки под глазами отчетливо видны при ярком верхнем освещении. Похоже, он на какой-то кухне.
— Подождите, где вы находитесь? В ресторане? — спрашиваю я.
— Да.
— А который у вас час?
— Почти четыре. Утра. Хлеб сам себя не сделает.
Фэрбенкс на четыре часа отстает от Маунтин-Лейкс. Мне должно быть неловко за звонок в столь ранний час, но мужик все равно не спал, так что к черту все это. Я не извиняюсь.
— Где ты? В баре? — спрашивает Роберт, прищурившись на меня.
— Нет.
Он подозревает, что я лгу, но что тот может с этим поделать?
— Неважно. Ну, давай. Выкладывай. Я прокручивал этот разговор в голове миллион раз за последние две недели. Пытался понять, как ты собираешься справиться со всем этим. Ни один из сценариев, которые я себе представлял, не был очень удачным, так что… давай поговорим.
Две недели? Я должен был быть первым, кому Чейз рассказала об этом. Но был в неведении и изводил себя, потому что знал, что что-то не так, а ее отец знает об этом уже две недели? Клянусь, если бы не был так глупо влюблен в эту девушку, я бы сейчас был в ярости на Чейз.
Но я не могу сосредоточиться на этом. Не здесь. Не сейчас. Все это и так достаточно тяжело. Я допиваю остатки своего напитка, морщась от того, что алкоголь прожигает путь к моему желудку, и затем говорю то, что мне нужно сказать.
— Я не буду ждать год. Не сейчас. Вы знаете, что я не могу. Мне нужно ваше разрешение.
Он смотрит на меня безучастно.
— Разрешение на что?
— Вы издеваетесь надо мной?
— Разрешение на оплодотворение моей дочери? — спрашивает он. — Потому что, похоже, ты уже это сделал.
— Роберт, вы совсем спятили, если думаете, что сейчас я в таком состоянии, чтобы заниматься подобным дерьмом. Я делаю все возможное, чтобы быть уважительным…
— Но ты был не очень уважителен, когда засовывал ребенка в живот моей дочери, не так ли?
Раз Миссисипи.
Два Миссисипи.
Три Миссисипи.
Я жестом прошу еще одну порцию виски.
Четыре Миссисипи.
Блядь, кто сказал, что подсчеты охлаждают пыл? Они, черт возьми, врали. В мире не найдется столько «Миссисипи», чтобы погасить пламя внутри меня.