— Прости? Прикурить не найдется?
Я оборачиваюсь, сую руки в карманы джинсов, меня охватывает раздражение: неужели никто не понимает, как выглядит парень, который хочет, чтобы его оставили в покое на пять минут? Подходит молодая женщина, вышедшая из ресторана вслед за мной, и тупая, животная часть моего мозга немедленно отмечает, что она красивая. Правда, ее красота с изъянами. Недооцененная красота. Рядом с Элоди она выглядит блеклой, не в фокусе — как объект фотографии, слишком долго оставленной на солнце.
— Извини. Нет. — Я отворачиваюсь от нее.
Очевидно, это была не та реакция, которую она ожидала от меня. Ее блестящие прямые черные волосы подстрижены под каре. Зеленые глаза миндалевидной формы, придают ей кошачий, хищнический вид. Ее малиновое платье, демонстрирует глубокое декольте, не оставляя места для воображения. Материал расходится от бедра до самого пола, демонстрируя идеально подтянутые ноги. Этой женщине всю жизнь твердили, что она невероятно красива; и теперь она не может понять, что такой парень, как я, может смотреть сквозь нее, как будто ее не существует.
Снег шел всю прошлую ночь и большую часть сегодняшнего дня; небольшой участок тротуара перед рестораном — это в основном грязный, утрамбованный лед, образовавшийся в результате пешеходного движения. Владельцы ресторана, видимо, очень серьезно относятся к своим гражданским обязанностям, потому что в лед под ногами набилось приличное количество песка, не говоря уже о больших кусках красной каменной соли, которая окрасила тротуар в розовый цвет. Хорошая новость для этой женщины, кем бы она ни была, потому что она без проблем дошла до края тротуара и встала рядом со мной, несмотря на свои четырехдюймовые каблуки.
— Холодно сегодня. — Она обнимает себя, потирая ладонями голые руки. — Начинаю думать, что следовало остаться дома.
— Без обид, но я бы хотел побыть один. — Я даже не хочу разговаривать с этой женщиной. Когда-то я бы оторвал себе правую руку за шанс с ней, но теперь каждая секунда, которую я провожу, общаясь с этой женщиной, которая не Элоди, вызывает у меня мурашки по коже.
Я бросаю на нее раздраженный взгляд — возможно, выражение моего недовольства положит конец этому общению — и тут же замечаю, что тонкий шелк ее красного платья сполз на одну сторону, обнажив большую часть правой груди. Женщина делает шаг вперед, чтобы оказаться ближе ко мне — слишком близко, на мой вкус, — и начинает рыться в своем маленьком черном клатче.
Она знает, что я вижу ее грудь.
Она, блядь, точно это знает.
Не может быть, чтобы не знала.
Здесь холоднее, чем на седьмом круге ада, и ее кожа покрыта мурашками. Я выдыхаю смешок, закатываю глаза к небу и смотрю в противоположном направлении.
— Сколько тебе лет? — спрашиваю я.
— Прости? — мурлычет она, как кошка в период течки.
— Сколько тебе лет?
Женщина на мгновение замолкает, как бы раздумывая, стоит ли отвечать на такой дерзкий вопрос. Но потом:
— Тридцать один. А тебе?
— Я бы сказал, что к тридцати одному году ты должна быть гораздо умнее, не так ли?
— И что это значит? — Ее тон остается кокетливым, но теперь в нем есть намек на раздражение. В нем появилась нотка злобы, явно недружелюбной.
— Ты видела меня внутри? — спрашиваю я.
Грудь по-прежнему обнажена, она откидывает подбородок назад, вызывающе глядя на меня.
— Видела.
— Тогда ты видела, что я был не один…
— Глупая, избалованная девчонка? У нее был такой вид, словно она закатила истерику.
Серьезно? Вау. Я не собираюсь торчать здесь, выслушивая это дерьмо. Если она не отвалит, то я точно отвалю. Если бы она была парнем, я бы надрал ей задницу за такой комментарий…
— Он сказал, что ты тоже избалованный мальчишка. Слишком богатый и глупый, чтобы понять, что для тебя хорошо. Я говорила, что он не прав, но… — размышляет она. — Я начинаю понимать его точку зрения.
Я замираю на месте. Дверь в ресторан находится на расстоянии вытянутой руки. Все, что мне нужно сделать, это протянуть руку и взяться за ручку. Зайти внутрь от холода. Но волоски на затылке встают дыбом, и щемящее ощущение в животе требует, чтобы я обернулся и спросил ее, о чем, черт возьми, она говорит.