— Да, — хрипит она. — Больше, чем знаю, что с этим делать.
— Почему?
Девушка хмурит брови.
— Что значит «почему»?
— Ты меня слышала. Почему?
— Потому что мой отец причинил мне боль, а я этого не заслужила.
Я впиваюсь кончиками пальцев в ее кожу.
— Миллионы невинных людей страдают каждый день. И никто из них этого не заслуживает. Попробуй еще раз.
Глаза Элоди вспыхивают жаждой убийства, и думаю, что это справедливо. Я веду себя как придурок. Но ей нужно увидеть… Если бы я только смог заставить ее признать…
Она сжимает челюсти, хмурится, взгляд твердый, как кремень.
— Ладно, — выдыхает она. — Я злюсь, потому что эта смерть была слишком легка для него. Они продолжают говорить мне, чтобы я не волновалась, что отец не страдал. Что он даже не проснулся и не мог знать, что происходит. И эта смерть была слишком хороша для него, — выплевывает она. — Он должен был страдать. Я бы хотела, чтобы он чувствовал боль. Чтобы ему было страшно. Мне бы хотелось, чтобы он лег в могилу, полный ужаса от того, какую дерьмовую, ужасную жизнь прожил, и что он, вероятно, заплатит за это. Я бы хотела… — Она задыхается, делая глубокий вдох. Ей с трудом дается оставшаяся часть признания. — Я бы хотела…
— Скажи это.
— Я бы хотела сделать ему больно в ответ. Хотела бы унизить его на глазах у всех его драгоценных армейских приятелей. Хотела бы увидеть выражение его лица, когда они поймут, каким больным, извращенным психом он был. Я бы хотела заставить его заплатить за все, что он сделал моей бедной маме и мне, а потом приставить пистолет к его голове, прямо между глаз, пока тот умолял бы меня проявить милосердие.
— И ты бы проявила к нему такое милосердие? — Я понижаю голос на октаву, сохраняя тон настолько близким к ласковому, насколько это возможно для мужчины.
Моя дорогая Малышка Эль качает головой, пышные волны ее волос колышутся, в глазах — сталь и ненависть.
— Нет. Нет. Блядь. Ни за что.
Я обрушиваю свой рот на ее. Ее тело прижимается ко мне. Девушка ошеломлена такой внезапностью, что становится свинцовой тяжестью в моих руках. Как будто она совсем не контролирует себя. По крайней мере, я бы так подумал, если бы ее губы не разошлись и она не ответила на мой поцелуй. Но Элоди возвращает его с агрессией.
Да. Да, блядь. Возьми весь этот гнев и отдай его мне. Я могу принять его. И хочу этого. Он не может причинить мне вреда.
Элоди не такая, как я. Она сильная, дикая и вполне способна позаботиться о себе, да, но также милая, добрая и нежная. Из хороших людей. Эта ярость подтачивает ее, оставляя уродливый налет на ее трепещущей душе. Это происходит с того дня, как я ее встретил, и мне пришлось наблюдать за этим, зная, чего ей это стоит. И будь я проклят, если позволю этому продолжаться и дальше.
Ее отец мертв, а эта боль внутри Элоди? Она не покинет эту гребаную церковь.
Мои внутренности чернее, чем преисподняя. Я заберу у нее эту тьму и проглочу ее, как мед. И даже глазом не моргну.
Обнимаю девушку, крепко прижимаю к своей груди, но этого недостаточно. Я хочу еще крепче прижать ее, хочу быть еще ближе к ней, поэтому быстро подхватываю ее, отрывая от земли. Она хрипло дышит мне в рот, но не возражает, когда я обхватываю ее ногами свою талию и прижимаю к лакированному гробу ее отца.
— Боже, Рэн, — стонет Элоди. — Мы… мы не можем. Не… здесь.
— Я не могу придумать более подходящего места. — Я покусываю ее шею, не так осторожно, чем следовало бы. На ее нежной плоти легко проявляются следы. Несколько недель после того, как мы только начали трахаться, она ходила по Вульф-Холлу вся в отпечатках моих рук и следах зубов; администрация школы начала поднимать брови, как будто синяки на ее коже были свидетельством какого-то насилия, а не многочисленных оргазмов. Я ухмыляюсь, прижимаясь к ее коже при воспоминании об этом. — Люди верят, что в церквях они ближе к Богу. — Я втягиваю в рот мочку ее уха, слегка зажав ее между зубами. Грубо прикусываю ее, а затем откидываюсь назад и снова беру лицо Элоди в свои ладони. — Будет правильно, если я покажу тебе, что Рай существует в таком месте, как это.
Ее взгляд, еще мгновение назад полный бурлящих эмоций, теперь расфокусирован и растерян. Девушка выглядит потерянной, во власти эйфории. Ухватившись за рукава моей рубашки, Элоди сжимает материал в кулаке и цепляется за меня, рассеяно кивая головой.