— Глупая, глупая девочка, — шепчу я. — Разве ты не знаешь, как твердеет мой член, когда ты бежишь? Я охотник, Малышка Эль. Преследовать — это в моей природе.
— О, боже. Пожалуйста! — Задыхающиеся слова Элоди заглушаются подушкой.
Я забираюсь на кровать вслед за ней, пробираясь к девушке. Когда она оказывается достаточно близко, я хватаю ее за лодыжки и рывком притягиваю к себе, причем так, что ее ноги оказываются по обе стороны от меня. Одним быстрым, агрессивным движением я вырываю подушку из ее рук и швыряю ее через всю комнату. Глаза Элоди вспыхивают от нервного предвкушения, когда она смотрит на меня.
— Что «пожалуйста»? — Я ползу дальше по ее телу, обхватываю руками ее запястья и прижимаю руки к матрасу над головой. — О чем ты меня умоляешь? Ты хоть знаешь?
Ее губы, такие аппетитные для облизывания, траханья, сосания, широко раздвинуты, так и просятся, чтобы их укусили. Девушка пытается что-то сказать, но не может подобрать слов.
— Твое тело болит. Ты горишь. Ты хочешь разрядки, и только я могу дать тебе ее, — говорю я ей.
Она кивает, облизывая губы, ее щеки вспыхивают румянцем и жаром. Пульс бешено бьется в ее венах; я чувствую, как он пульсирует на ее запястьях. Она вся наэлектризована, это волшебное, прекрасное, непокорное темноволосое создание. Она заставляет меня хотеть рисовать, кричать, драться, трахаться, бушевать. Я едва могу сдержать в себе все то, что она заставляет меня чувствовать. В любой момент я могу расколоться, и безумие моей привязанности к ней вырвется из меня, как лучи ослепительного света.
Она — мое все.
Впитывая ее, я рассматриваю ее тело, прижатое ко мне. Ее веки трепещут — искусные черные мазки туши на фарфорово-бледной коже. Грудь Элоди поднимается и опускается, ее дыхание учащается, когда я выгибаю спину, подаваясь бедрами вперед, к ее животу, чтобы она могла почувствовать, насколько твердым стал мой член в штанах.
— Ты распадешься части, Малышка Эль, — говорю ей. — Я буду дразнить тебя до тех пор, пока ты не отдашься мне…
— О, боже, пожалуйста, Рэн…
— Я буду брать от тебя все, что захочу. Твою киску. Попку. Твой рот. И ты позволишь мне, не так ли? Хм? Ты ведь хочешь, чтобы я помог тебе, не так ли? Ты жаждешь этого.
— Да, — шепчет она, задыхаясь. — Да. Да. Да.
Судя по ее остекленевшему взгляду, она входит в то бредовое, отчаянное состояние, когда полностью теряет себя — самое захватывающее, что я когда-либо имел честь наблюдать. Элоди становится своим удовольствием. Ее кожа, такая чувствительная, горит, как пьянящий, головокружительный огонь. Ее внутренности превращаются в жидкость. Она тает, податливая в моих руках, и я делаю то, что сделал бы любой хороший парень: я заставляю ее кончить.
Девушка шипит, когда я скольжу рукой под ее трусики.
Она… такая чертовски мокрая. Ее влага покрывает кончики моих пальцев, когда я томно провожу ими по складкам ее плоти. Девушка восхитительно вздрагивает, глаза закатываются, когда я останавливаюсь, обводя ее клитор, и с ее губ срывается тихий вздох.
БЛЯДЬ.
Я не могу слышать таких звуков, исходящих от этой девушки. Это слишком сильно. Слишком сексуально. Слишком лихорадочно. Слишком, блядь, идеально. Мой член пульсирует, тяжелый, как свинец, между ног, тверже гранита, отчаянно желая, чтобы его трогали, трахали, сосали. Я ускоряю круги, потирая клитор Элоди, оказывая на него чуть большее давление, и ее глаза полностью закрываются, губы приоткрываются, когда она выгибается дугой, немного отводя бедра назад.
— Ты будешь слушаться и дашь мне все, о чем я попрошу, Элоди? — Слова звучат резко, словно скребут по моему горлу; я так чертовски сильно хочу ее, что едва могу говорить.
— Да. — Голос Элоди такой же хриплый.
Я слегка отодвигаюсь назад, кончиками пальцев приближаясь ко входу в ее киску, продолжая дразнить ее.
— Клянешься?
— Да! Да, о боже. Я клянусь! Клянусь.
— Хорошая девочка. — Я вознаграждаю ее, погружая в нее пальцы. Не слишком далеко. Только до первой костяшки указательного пальца, но, должно быть, Элоди это чертовски приятно, потому что она еще сильнее выгибается, втягивая воздух с резким, рваным вдохом.
Я почти сразу же убираю пальцы, и Элоди испускает болезненный стон.
— Монстр, — выдыхает она свое возражение.
— Тиран. Агрессор. Зловредный ублюдок, — добавляю я.
— Такой… чертовски… жестокий.