Иногда я жалею что согласился на предложение Николая Петровича…
Эх, не нужно было посреди белого дня копаться в мусорных баках продуктового магазина! Не подумал я что в это время копание в мусорных баках далеко не нормальное дело… Да и глазеть на милиционеров не стоило, в крайнем случае можно было их просто раскидать, они простые мужики, но вдруг бы зашиб случайно? Я еще не освоился со своей новой силой. А до смертоубийства доводить не хотелось, одно дело бродяжничество и совсем другое — убийство милиционеров! Прислушался к своему гуманизму и теперь вот сижу в обезьяннике, ожидаю свою участь и слушаю разговоры милиционеров. А болтают те явно не о работе, решают суки куда меня сбагрить! Спорят кто даст больше! Так и подмывает желание немного разогнуть решетку из вертикальных прутьев и несильно вправить им мозги, совсем чуть-чуть, чтобы потом тут еще лет десять запах разлагающейся плоти вывести нельзя было! Но я сижу и жду своей участи, как любой законопослушный гражданин страны советов!
А за окном, точнее стеной, славный город Москва, столицы Альянса Советских Социалистических Кланов или просто АССК, долго же я спал! Очень долго, три с половиной сотни лет минимум! И теперь надо как-то привыкать к вновь сменившимся декорациям моей новой жизни! А то, что моя новая жизнь будет очень интересной я уже не сомневаюсь!
Моя участь пришла довольно быстро, не прошло и трех часов моего первого заключения. А чувство у меня такое, что если не свалю из города, то сидеть мне придется часто и долго…
— Сколько? — из камеры не было видно говорящего, но было прекрасно слышно низкий хриплый прокуренный голос.
— Как всегда, пятьдесят! — этого милиционера я уже узнаю по голосу, сержант Сидорчук, именно он меня и задержал у злосчастного магазина «Продукты».
— Дорого!
— Дело ваше, я могу и в СПОН (отдел социально-правовой охраны несовершеннолетних) позвонить, им деньги тоже не помешают…
— Ладно, показывай!
А по голосу и не скажешь что учесть выглядит как дородная тетка, да еще столь необъятных размеров, что и в дверь камеры протиснуться бы не смогла, поэтому она и остановилась за дверью в обезьянник, грубо сваренной из арматуры.
— Этот? — силуэты загораживают свет, единственным источником которого в камере является тусклая и все время моргающая лампочка на столе у милиционеров.
— Этот! Эй, богатырь, на выход! — сержант стучит дубинкой по прутьям обезьянника. — и не вздумай дурить, знаю я вас, одаренных!
— И с чего вы взяли что он одаренный?
— Так вот, смотри как решетку погнул!
Решетку гнуть я не хотел, случайно получилось, не привык я еще к новому телу и новой силе. Просто схватился упершись ногами в пол и чуть-чуть потянул на себя, стараясь приподнять себя повыше, вот и вышло что арматура поплыла как спагетти. Хорошо хоть вовремя остановился, а то и вырвать мог.
— Одаренный значит, это хорошо! Чего еще можешь, а? — спрашивает у меня женщина, больше похожая на одного жабоподобного героя далекой далекой галактики.
— Больше ничего не могу, сил не хватает! — вот прямо стал я первому встречному рассказывать пределы своих сил и возможностей, которые я и сам еще не знаю!
— Слабенький одаренный, сорок! — покупательница вновь начинает торг с милиционером. Странный тут союз, детей прямо в отделении милиции продают…
— Может и слабенький, но это первый попавшийся нам за два года! И раньше ты не была так привередлива, брала всех!
— Ладно, уболтал, держи!
Бумажка с ликом Ленина перемещается из кармана безразмерного платья в столь же безразмерный карман милицейской униформы.
— Вот так бы всегда, лишь время на разговоры потратили! Все вам бабам только поболтать! Вот тут распишись, и ты малец закорючку свою поставь вот тут.
Быстро пробегаюсь глазами по листу бумаги, заполненному крупным корявым почерком, ничего серьезного, просто рапорт о моем задержании и акт приема передачи в детский дом.
— Ну чего так долго! — торопит меня сержант. — Вот тут крестик ставь и все, можешь отпечаток поставить, все одно никто не читает эту писанину!
Макаю большой палец в чернильницу и ставлю отпечаток в правый угол листа.
— Молодец, надеюсь никогда больше не встретимся! А теперь свободен!
— Пошли! — мадам, а не как по другому работницу детского дома назвать я не мог, схватила своей огромной лапой мою руку, сжала как слесарные тиски и потащила за собой. И ей не важно было иду ли я или волочусь за ней по земле!
— Залезай!