— Я… мне необходимо было побыть в одиночестве, отец мой. Я хотел кое-что переосмыслить в своём поведении.
Верпетий старался, чтобы его голос звучал как можно более смиренно.
— Переосмыслить? Ну что ж, это можно было делать и не прибегая к препонам в виде единственного стула, который, к слову сказать, стоит здесь отнюдь не для подобных действий. Дай-ка я войду, сын мой.
Не дожидаясь ответа, Василий буквально оттолкнул Верпетия, опешившего, в свою очередь, от подобной бесцеремонности. Быстрыми шагами старший монах направился к спальному месту провинившегося и, не говоря ни слова, начал переворачивать ворох соломы, служивший младшему монаху постелью. Какие рукописи он намеревался там найти — одному Богу было известно, однако Верпетий не замедлил воспользоваться ситуацией и громко — так, чтобы отвлечь Василия от сего позорного дела заговорил:
— Отец Мануэль вверил мне нечто, что следует незамедлительно передать в руки Его Святейшеству Корнетти, отец Василий.
Как и рассчитывал Верпетий, наставник приостановился в порыве найти у своего воспитанника что-нибудь непристойное. Выпрямившись и обернувшись к молодому монаху, Василий с усмешкой произнёс:
— Что же, сын мой, тебе доверили государственную тайну? Почему же отец Мануэль передал это «нечто» именно тебе?
Вопрос звучал с явной издёвкой, однако хуже этого было то, что под давлением серых стальных глаз наставника Верпетий не мог, просто физически не мог утаивать что-либо. А потому честно признался, падая на колени перед старшим:
— Простите меня, отец мой, ибо я согрешил…
— Я знал! Я так и знал, что это всё лишь отвлечение меня от сути действия! Верпетий! Как же ты мог! Я думал, что в прошлый раз ты всё усвоил достаточно хорошо, или я ошибался? И твоё вожделение пересилило Законы Божии? Как же мог ты поддаться на уговоры сатаны и трогать своё бренное тело в попытке усладить его ненасытность?!
Черты лица Василия постепенно, пока он говорил, сложились в отчётливую гримасу, которую можно было интерпретировать только одним образом: отвращение и брезгливость.
Нутро Верпетия бунтовало, но он пересилил себя и максимально вежливо возразил:
— Дело не в этом, отец мой. Того греха, о котором вы думаете, за мной нет. Я согрешил, ибо солгал вам, говоря, что отец Мануэль сам передал мне послание для епископа. Я был столь самонадеян, что осмелился лично передать эту вещь Корнетти, забрав её из трапезной. Перед тем, как потерять сознание, Мануэль просил передать епископу вещь, завёрнутую в синий платок до того, как взойдут первые солнечные лучи. Я думал, что на мне лежит часть ответственности за то, что уважаемому инквизитору стало дурно, тем более что у монастырских врат, когда я его встретил…
Верпетий запнулся. Стоило ли рассказывать отцу Василию всю правду? Не может ли это каким-либо образом повредить Мануэлю, да и ему самому?
Василий тем временем выглядел весьма растерянным, однако выражение брезгливости исчезло с его лица. Он наклонился, и, приподняв лицо Верпетия за подбородок, заглянул в чистые голубые глаза молодого человека. Тихо спросил:
— Ты хочешь сказать, сын мой, что в этой комнате не свершался несколько минут тому назад грех рукоблудия?
— Клянусь вам, Святой отец — ничего такого здесь не было.
В доказательство своей невиновности монах медленно, с сознанием дела трижды перекрестился.
— Но если так, то о какой же вещи идёт речь, и почему ты считаешь, что на тебе лежит ответственность за случившееся с Диего Мануэлем? Что случилось у монастырских ворот, о чём я не знаю?
Верпетий вновь замешкался, он ещё не решил — стоит ли доверить наставнику свои догадки или лучше немного подождать, чтобы лично побеседовать с Корнетти в момент передачи рукописи? В итоге, спустя несколько секунд, монах нерешительно ответил:
— Отец мой, молю Вас, не сочтите за неуважение, но я пока не совсем уверен, действительно ли подозрения, мучающие меня достойны Вашего внимания. Возможно, это лишь происки моего усталого разума, и мне не стоит отнимать драгоценное время епископа. Но, чтобы окончательно в том убедиться, мне необходимо лично встретиться с Его Святейшеством и передать ему сегодня вышеозначенный предмет. Пока что я ещё и сам не знаю — что это, но, если мои подозрения верны — то нам всем в скором времени может понадобиться помощь Всевышнего. Молю Вас, пожалуйста, помогите мне встретиться с епископом сейчас же!
Василий был сильно удивлён всем происходящим. Его ученик, Верпетий, всегда был прилежным и терпеливым в учении, хотя о скромности вспоминал не так часто, как того хотелось бы его учителю. Что же касалось личных качеств, то ранее во лжи и пустословье замечен он не был, значит на то, чтобы осмелиться на просьбу о встрече с епископом, у Верпетия были действительно серьёзные причины. Однако что он — простой монах, большую часть дня проводящий в библиотеке или на скотном дворе, мог знать такого, что могло бы произвести серьёзное впечатление на Корнетти? Этот вопрос для Василия пока что не имел однозначного ответа. Действительно, внезапный обморок отца Мануэля выглядел слегка странно, учитывая его здоровый и даже, в некоторой степени, аскетичный образ жизни. Но бренное тело человека устроено таким образом, что довольно часто лишает дух возможности его контролировать. А потому то, что случилось с инквизитором, лекари приписали чрезмерной утомлённости, связанной, разумеется, с весьма необычной его деятельностью.
Подумав немного, отец Василий всё же пришёл к выводу, что у него нет оснований не доверять молодому Верпетию, а потому дал своё согласие на встречу с епископом. Перед тем, как уйти, Василий счёл своим долгом предупредить младшего по сану:
— Имей в виду, сын мой, епископ Корнетти — очень непростой человек, несмотря на кажущуюся доброту. Если ты в чём-то уверен, то тебе придётся приложить немало усилий для того, чтобы он поверил тебе. Если же ты не уверен в том, о чём думаешь, то просто передай вещи Мануэля и уходи с миром. Не стоит вступать с ним в диспут, а уж тем более, пытаться доказать ему то, что в действительности доказательств не имеет…
Верпетий мерил комнату шагами в ожидании, когда отец Василий организует встречу с епископом. Он уже было совсем отчаялся и подумал, что Его Святейшество отказался принять монаха сегодня, когда в комнату вошёл брат Андрий (личный помощник епископа) и сказал, что всё готово и он проводит юношу в покои Корнетти.
Когда Верпетий шёл по длинному каменному коридору, освещаемому лишь факелами в виде остроконечных цветов, то услышал, как колокол пробил один раз. Это означало, что с момента его разговора с отцом Василием прошло не меньше двух часов, а может, чуть больше. Судя по всему, епископ не очень-то обрадовался его просьбе, учитывая, сколько времени понадобилось учителю для организации свидания.
Тени на жёлтом кирпиче, отбрасываемые идущими людьми, извивались в причудливом танце трепещущего в кадках огня. Верпетию на мгновение стало не по себе от всей этой затеи, но решительность и человеческое любопытство, в конце концов, начали придавать молодому человеку нечто, отдалённо напоминающее храбрость. На какую-то долю секунды в нём даже проснулось тщеславие: «Кто знает, быть может, это мой шанс доказать всем, что я способен на большее, чем просто переписывать книги и чистить лошадей…». Покои епископа находились в самой отдалённой части монастырского комплекса, попасть в которую можно было, лишь минуя так называемый «туннель свободы» — именно его молодой католик принял за коридор. Смысл данного туннеля заключался в его мобильности и укреплённости, и попади монастырь вдруг в осадное положение — туннель всегда можно было использовать в качестве убежища. Он был достаточно широк и вместителен, так что в него могло за раз поместиться не менее пятисот человек. Кроме того, он имел одну полезную особенность: начинаясь внутри монастыря, он постепенно уходил вглубь и плавно перетекал в подземные помещения. Таким образом, та его часть, где располагались входы и ответвления в особо ценные помещения монастыря, оставалась в недосягаемости врага — под землёй. В случае нападения неприятеля всегда была возможность взорвать ту его часть, что находилась на поверхности, в то время как монахи оставались бы в неприступной подземной части, из которой также легко можно было попасть в основные помещения и оттуда — на земли комплекса.