Ведерникову я живо привёл в повиновение. Только Анне Васильевне не мог доказать. Ей не понравилось про преступника и про лужу.
— Это лишнее, Стрельцов. И не совсем культурно.
Я начал возражать, но она сказала:
— К документу должно быть уважение. Сила приказа не в крикливости, а в убедительности.
Это правда. Сам не люблю, когда на меня кричат. Скажи спокойно и вежливо — сделаю, а начни кричать или грозить — упрусь как бык и ни с места. Пришлось «преступников» и «лужу» вычеркнуть. Всё равно приказ получился внушительный, и к концу занятий командиры доложили, что у них всё готово.
Назавтра было воскресенье. С утра я отправился на шестой пост — в Игнатовку. Командиром там Колька Пономарёв, а уполномоченным штаба был назначен Башкин.
Когда я пришёл на поле, ребята копали яму под столб. Место хорошее выбрали, со всех сторон видать, и как раз на тропинке. Тропинка шла от деревни пожнями и у поля обрывалась: тут её перепахали. Ни единого следочка на ниве ещё не было, но с часу на час надо было кого-нибудь ждать: пойдут либо в магазин, либо в контору.
Раньше я не задумывался, кто торит тропинки. Мне казалось, что они существовали всегда. Бывало, как рано ни встанешь, на рыбалку или ещё по каким делам, поглядишь — кто-то до тебя уже прошёл. И топаешь по готовому следу. Теперь мне интересно стало: кто первый. По готовому всё-таки идти не так совестно. Думаешь: другие прошли и тебе можно. А вот что первый думает, это интересно.
Вкопали мы столб, прибили щит с надписью и сели передохнуть. Башкин говорит:
— Маленько не додумали. Надо было столбы полосатыми покрасить. Красным и белым. Как на границе.
— Кто тебе на ерунду краски даст? Целый пуд краски надо, — сказал Пономарёв.
Башкин придрался к слову.
— Ага, наша работа — ерунда? Может, мы ошибку сделали, что тебя командиром поставили?
— Конечно, ерунда. Посмеются и будут ходить, как ходили.
— Ну, этого я не оставлю! Как представитель штаба, обязан вправить мозги нытику.
Башкин кинулся на Кольку, и они завозились, катаясь по траве. В это время от деревни показался дед Никита. В руке палочка, на плечах коромысло — чего-то в вёдрах несёт. Катит прямо по тропинке. Неужели дед будет первым, подумал я и велел всем притаиться.
— Моё доказательство идёт, — смеялся Пономарёв.
Тропинка вывела деда Никиту прямо на столб. Он, видать, очень удивился. Стал и читает: «Кто по полю пойдёт, килограмм хлеба украдёт». Я даже дыхание затаил: повернёт на дорогу или не повернёт? А дед потоптался, ушанку облезлую на глаза надвинул и… пошёл напрямик.
Пономарёв катался по траве и хохотал как сумасшедший.
— Полосатый… Как на границе… Ой, лихо мне!..
Башкин тигром кинулся вдогонку деду:
— Стой! Ни с места!
Мы всем постом обступили деда Никиту. Он опустил вёдра на землю, разогнулся, руки на тросточке сложил и говорит:
— Ай, молодцы, ребятушки! Горазд умные слова на доске написали. Наши батьки, бывало, крапивой нас драли, если в рожь забежим.
Мы не знали, что и сказать. Чудно, сам хлеб топчет и говорит, что это плохо. Мы, когда набедокурим, отпираемся, прикидываемся неразумными. А дед Никита сам себя бранит.
Мы спросили, зачем же он тогда не дорогой пошёл, а через поле.
— А вот скажите, ребятушки, как мне быть? Вчерась товарищ Ведерников приходил, председатель Совета. Велел молоко продавать. Сказывал, план трещит, в городах молока нехватка. А мы разве против, мы завсегда готовы продать. Куда его, молоко-то? Нам со старухой литра хватит.
— Дед Никита, — закричал с досадой Башкин, — мы тебе про поле говорим, а ты нам про молоко!
— Так и я же про поле. Хлеб топтать — худое дело. А где ж мне, старому, две версты лишку переть? Тропинку закроете, я и молоко не стану носить. Пущай колхоз подводу присылает.
— Нас это не касается, — встрял Пономарёв. — Мы за молоко не отвечаем.
Я остановил их:
— Погодите. Если в каждую деревню подводу назначать, тоже не прибыльно получится.
— Так, так, — поддакивает дед. — Не прибыльно, сынок. Народу мало, а деревень вон сколько!
— Ну, тогда пускай ходят, — заворчал Башкин. — Нечего столбы ставить.
Вижу, положение безвыходное. И дед Никита прав, и мы правы. И молоко продавать надо, и хлеб нельзя топтать. Ну, я всё-таки нашёл выход. Скомандовал взять вёдра и нести на завод.
Патрульные подхватили молоко и понесли на дорогу. Дед Никита поплёлся следом.
— Одному снесём, а на всю деревню нас разве хватит? — ворчал Пономарёв.
Я сам понимал, что не хватит. В Игнатовке двадцать дворов, с каждого по ведру понесут — двадцать вёдер, а когда коровы на траву выйдут, то и все сорок наберутся. А носят либо старики, либо которые с работы придут, усталые. На дорогу их и палкой не повернёшь.