К ней приходили с письмами, поверяли немудреные секреты, прибегали спросить значение того или иного слова, рассказать о споре в классе, о своих обидах и радостях. И она никого не оставляла без внимания и участия. У нее была крохотная комната, примыкающая к читальному залу, где среди каталогов, вырезок, списков она выслушивала самые ответственные тайны.
Это не было добреньким всепрощением. Мария Семеновна умела и пробрать кого следовало, и непритворно рассердиться, — но все это у нее получалось как-то по-матерински, она быстра отходила и не забывала потом заступиться, посоветовать.
Она была близка ребятам еще и потому, что потеряла на войне своего единственного сына Федю — героя-артиллериста, и ребята чувствовали, что теперь в каждом из них Мария Семеновна видит своего Федю, старается сделать их похожими на него.
… В последнее время Артем читал запоем: на ходу, пристроившись где-нибудь на подоконнике, если удавалось — на уроках, проявляя при этом редкостное умение распределять внимание между книгой под крышкой парты и объяснением учителя. Книги отнимали, Артема наказывали, но страсть углублялась и, правду говоря, к ней относились все же терпимо.
Всего два дня назад взял Каменюка «Как закалялась сталь», а сегодня уже возвращал. Читал книгу лихорадочно, с пересохшим от волнения горлом.
— Ну как? — пытливо спросила Артема Мария Семеновна.
— Замечательная! А Корчагин… Вот это человек! Всем нам пример. Трудностей никаких не боится… Наоборот… — и Каменюка, захлебываясь, стал передавать содержание книги.
— А ты заметил, как Павел боролся с дурными привычками — бросил курить и ругаться? — спросила Гринева.
Артем с недоумением посмотрел на нее, — вот уж на это не обратил внимания, но вдруг вспомнил:
— Верно! Ну, так он же все мог! Пустой болтовни не любил. Сказал — брошу курить и бросил… А как ловко Жухрая выручил! — Артем готов был уже снова предаться воспоминаниям о прочитанном, но Мария Семеновна опросила, строго глядя сквозь стекла очков:
— Говорят, ты ругаешься?
Каменюка неловко замялся, но правдиво ответил:
— Иногда, Мария Семеновна… Бывает, — просто невозможно выдержать!
— Мне это очень неприятно, — огорченно сказала она, — мой Федя никогда не ругался. Постарайся, Тема, и ты не делать этого.
«Мой Федя», «постарайся и ты» — это звучало, как «мои сыновья».
— Постараюсь, — искренне сказал Артем и твердо добавил — Слово мое верное — ругаться не буду.
— Какую же тебе книгу дать? — словно они только об этом и говорили, в раздумье произнесла Мария Семеновна. — Есть хорошая — о Фрунзе Михаиле Васильевиче.
— Дайте, пожалуйста!
Она отошла к полке и — Артему показалось — наощупь достала книгу в коричневом переплете. Протягивая ее, посоветовала:
— Ты особенно обрати внимание на твердость Арсения — так рабочие звали молодого Фрунзе. Царские судьи заранее подготовили ему смертный приговор… Во время суда, в перерыв, подбегает к Арсению защитник и предлагает: «Выступите, в последнем слове отрекитесь, молодой человек, от своих идей, скажите „заблуждался по молодости“, — вас и помилуют». Арсений очень рассердился на такое подлое предложение и возмущенно ответил: «Я убеждениями не торгую. Такой „защитник“, как вы, мне не нужен!»
Мария Семеновна умолкла.
— Что же дальше было? — весь потянулся к ней Артем.
— Приговорили Арсения к смертной казни, а он, сидя в одиночке, спокойно стал изучать иностранный язык. Потом выбрал момент и бежал.
— Здорово! Вот это герой, это я понимаю!
— Опять ты, Тема, руку в кармане держишь, — укоризненно заметила Гринева.
Каменюка виновато выдернул руку из кармана.
— Я пошел, до свиданья, Мария Семеновна, — сказал он и, нетерпеливо перелистывая на ходу книгу, скрылся в дверях.
Авилкин принес сдавать «Руководство для постройки авиамоделей». Залихватски шлепнул книгой о стойку:
— Все изучено! Теперь для прогресса надо мне книжечку потолще…
Мария Семеновна посмотрела на возвращенную книгу и нахмурилась:
— Ты не умеешь обращаться с книгами. Смотри — обложка стала грязной, надорвана. Подклей, оберни — тогда получишь следующую…
Авилкин помялся, но делать было нечего, — и с напускной готовностью сказал:
— Есть подклеить и обернуть! — Он ушел.
Володя Ковалев, здороваясь, приветливо улыбнулся Марии Семеновне:
— Я к вам с просьбой, — мне нужен материал по истории наших советских орденов… Капитан Беседа попросил альбом выпустить в его отделении… Я набросал приблизительно, посоветовался с майором Веденкиным…
Получив нужные журналы и книги, Володя ушел. Его место занял Кирюша Голиков, с мрачным, расстроенным лицом. Его пришлось увести в «комнату признаний».
В последние три месяца Кирилл настолько увлекся устройством радиоприемника в классе, радиофицированием училища, что запустил учебу. Мария Семеновна, как только Голиков подошел к ней, сразу догадалась:
— Получил письмо из дома?
— Да, — уныло кивнул головой Кирилл, — отец недоволен. Вот, — он протянул письмо.
«Здравствуй, сынок! Шлю тебе свой привет и желаю здоровья. Вчера мы получили письмо уважаемого воспитателя Алексея Николаевича — он рассказал о твоей успеваемости… Должен признаться — утешительного мало. Хотя двоек и нет, но ты типичный троечник… Какое ты имеешь право отставать от всех вас, от меня?..» Дальше отец Голикова писал об успехах того завода, которым он руководил, и с недоумением спрашивал: «Или ты в жизнь не вдумываешься? Или о чести забыл?»
Прочитав письмо, Мария Семеновна сняла очки и внимательно посмотрела на Кирюшу.
— Неприятная история, — через силу скривил губы в улыбке Кирилл.
— Да… Но не безнадежная, — старалась успокоить его Гринева. — Ты сегодня же напиши отцу, что краснеть ему за тебя не придется. А главное — подумай о чести своего училища… Лучшие люди страны за первенство борются, вот смотри, — она протянула лежащий на столе свежий номер газеты с портретами героев труда. — Разве вы можете стоять в стороне от всенародного дела, учиться кое-как?
— Пойду — капитану письмо покажу! — решительно качнул головой Голиков. — Вы за меня будьте спокойны, Мария Семеновна…
Гринева возвратилась в библиотеку.
Пришли за книгами Дадико Мамуашвили и Геннадий Пашков…
Алексей Николаевич во дворе училища подозвал Володю:
— Ну, как с альбомом? — поинтересовался он.
— Подбираю материал, — деловито сообщил Ковалев и показал то, что достал в библиотеке, — вот не знаю, где достать текст Указа о награждении товарища Сталина первым орденом.
Капитан обещал принести необходимую книгу. Спросил об Авилкине:
— Поддается?
Владимир недовольно нахмурился:
— Слабо.
— Не сразу, не сразу, — подбодрил воспитатель. — Да, я вот о чем хотел с вами поговорить: поскольку вы, так сказать, опекаете его, прошу обратить особое внимание на воспитание у него смелости… Кое-какие успехи в этом отношении есть… Надо их закрепить и развить.
Беседа рассказал о том, что сделано и дал несколько советов Володе.
Вечером Володя предполагал быть у Галинки, но оставалось еще часа два свободного времени и он предложил Павлику пойти за город на лыжах. Авилкин с готовностью согласился. Они заскользили вниз, по Кутузовской улице. Снег то валил пухом, то неожиданно переставал падать, будто огромная заслонка время от времени закрывала ему выход из гигантской горловины и снова отодвигалась. Когда лыжники остановились у крутого обрыва к реке, Ковалев предложил:
— Давай спустимся!
Павлик боязливо посмотрел вниз. Люди, проходившие по узкому полотну железной дороги, казались отсюда крохотными.
— Д-давай, — выдавил из себя Авилкин, все еще надеясь, что Володя раздумает.
— Вперед! За мной! — крикнул Ковалев и ринулся вниз, вздымая буруны снега.
Павлик тоскливыми глазами проследил за Володей, пока тот не достиг подножия горы. «Он взрослый, — искал лазейку Авилкин. — Уйду!.. Скажу: ремешок лопнул…» Но взгляд снова проследил проложенный Ковалевым след на крутом спуске. Володя внизу махал рукой. Опять повалил снег.