— Как вам нравится такое стихотворение? — неожиданно для Володи вмешался в разговор Семен, до тех пор молчавший. Володя удивился, что Семен заговорил о поэзии — Гербов не был большим любителем ее.
— Это один из наших суворовцев написал, — пояснил Семен, и в глазах у него заплескалась хитринка.
Стихотворение было володино, он недовольно нахмурился. Семен читал выразительно, всем стихотворение понравилось, и это словно подвело итог спору, утвердило правоту приезжих.
… Неожиданно разразился ливень. Синяя туча подкралась откуда-то со стороны моря и обрушила на город стремительные потоки. Из окна было видно, как мгновенно опустела улица. Только по тротуару бешено промчался велосипедист в фиолетовой, прилипшей к телу майке, да обреченно мокла под акацией лошадь, запряженная в линейку. По телеграфным проводам, сбивая друг друга, скользили крупные капли, похожие на ртутные шарики.
Ливень прекратился так же мгновенно, как начался, снова выглянуло жаркое солнце, и когда товарищи вышли на улицу, плиты тротуара были совсем сухими, а стекла окон отсвечивали синевой.
Жорка Шелест потащил всех на школьную спортивную площадку. Дорогой тарахтел, хватая то Семена, то Владимира за пальцы:
— Состязание старшеклассников города… По легкой атлетике… Увидите, что такое наш высший класс…
Они подошли к высокому кирпичному зданию школы. Вокруг площадки, в глубине сада, огороженной невысоким зубчатым забором, стелой стояли зрители, в большинстве учащиеся.
Ковалев с завистью смотрел на юношей в спортивных костюмах. Незадолго до его отъезда на каникулы, в училище проходила спартакиада. К ней готовились упорно, и Володя занял среднее среди товарищей место по толканию ядра, бегу и прыжкам. Сейчас, при виде приготовлении спортсменов, Ковалеву особенно захотелось «поразмяться».
Словно прочитав его мысли, к изгороди подошел судья — до черноты загорелый мужчина, с мускулистыми, худощавыми руками. Обращаясь к Семену и Володе, он гостеприимно предложил:
— Может быть, примете участие?
Семен растерянно молчал, но Володя с живостью согласился, боясь упустить представившуюся возможность: — С удовольствием! — и задорно шепнул Семену: — Вперед, пехота, не посрамим училище!
Они разделись в небольшом, сделанном из дикта помещении, и в синих трусах, алых майках подошли к судье. Начались состязания по прыжкам в высоту с разбега… Семен взял 162 сантиметра — это было много выше остальных, только что прыгавших, но на два сантиметра ниже той высоты, которой он достиг недавно в училище. Зрители оживленно обменивались мнениями:
— Здорово!
— Натренирован…
Чей-то голос ревниво заметил:
— Что же тут особенного? Они прыгают с десяти лет.
Виктор Карпов неожиданно возмутился:
— Кто мешает вам прыгать с девяти?
Судья положил для Володи планку на 164 сантиметра. В городе еще никто не брал такую высоту.
Когда Володя перенес тело через планку, ему начали аплодировать. Жорка Шелест, хватая соседей за плечи, захлебывался от восторга;
— Заметили, как он согнул ногу?.. Класс…
Невозмутимый судья повысил планку до 167 сантиметров.
Семен ободряюще шепнул другу:
— Так держать!
В публике затаили дыхание. Никто не верил, что юноша сумеет преодолеть такую высоту.
Владимир взял разгон. Сильный толчок. Издали тело казалось гутаперчевым, так легко оно взметнулось от земли. Зрители невольно потянулись вверх, будто желая помочь прыгуну. Ну, еще немножко, эх, недобрал… Сейчас заденет!.. Но тело, приостановившись на какую-то долю секунды, уже готовое упасть, вдруг сделало рывок вверх, изогнулось и плавно перенеслось через планку.
— Есть! — громко объявил судья.
Вечером Антонина Васильевна собралась на полчаса к соседям. Спускаясь по ступенькам крыльца, на котором сидели Семен и Володя, попросила:
— За чайником присмотрите! Я вернусь — будем чай пить…
Юноши сидели рядом и вели тихую беседу.
Глядя на их серьезные, сосредоточенные лица, трудно было представить, что совсем еще недавно они смешливо фыркали, возились и хохотали. То и дело исчезала луна — словно с разбега бросалась в облако и, вынырнув ненадолго, освещала море, песчаную отмель, одинокие деревья на темневшей вдали высокой горе. Одуряюще пахли ночные фиалки. Где-то звякнуло кольцо калитки, и девичий голос задорно крикнул:
— До завтра!
— Я сегодня дочитал книгу Павленко «Счастье», — сказал задумчиво Володя. Он обхватил руками колени, прижался к ним подбородком и мерно раскачивался. — Мне кажется, что полковник Воропаев это — выросший Павел Корчагин, и характером — все мы в будущем…
Семен любил эти минуты раздумий Володи, когда тот, будто разговаривая с самим собой, проверяя свои мысли, высказывал другу самое сокровенное.
— Когда я думаю о своем будущем, — продолжал негромко Володя, — мне представляются почему-то: марши проселочными дорогами, привалы где-то в лесу… гимнастерки в соленом поту… какие-то рвы, стены, которые надо преодолеть… В общем — все это нелегко, но ведь легкой жизни и не хочется. Чем труднее, тем лучше, потому что выше станешь как человек, преодолев это трудное.
— Верно, — согласился Семен, удивляясь тому, что Володя будто прочитал его собственные мысли. — А ты в себе, понимаешь, внутренне, чувствуешь силу воли? — спросил Семен и тоже, как Володя, обхватил руками колени.
— Да, — живо ответил Владимир. — Силач ведь знает, сколько он может выжать… в последнее время у меня появилось это ощущение внутренних возможностей… А у тебя?
Семен утвердительно кивнул головой. Луна снова показалась из-за тучи, проложила широкую полосу на море, осветила крыльцо, на котором они сидели.
— Если бы мне сейчас сказали, — тихо произнес Ковалев, — «Ты должен… это очень надо для всех… ты должен переплыть между мин через вон тот пролив», — он кивнул головой в сторону моря, и Семен невольно посмотрел туда же. Полоса воды показалась ему огромной, мрачной… — Я бы переплыл! — убежденно произнес Владимир. И подумал, но вслух не сказал: «Если бы даже знал, что после этого — смерть…»
— Конечно, — согласился Семен и, помолчав, сказал, отвечая на какие-то-свои мысли. — У нас в полку замполитом был подполковник Богданов Николай Константинович — такой жизнерадостный, сердечный, бесстрашный человек… Его чем-то мне напоминает наш полковник Зорин… Николай Константинович как-то сказал мне: «Безвольный человек, Сема, что глина — ему легко грязью стать. Закаляй себя в трудностях. Возьми в пример сильного духом человека, такого, как Киров, Лазо, следуй ему»… Погиб Николай Константинович в бою… Я когда увидел его в крови в окопе, бросился… голову приподнял… во лбу крохотная дырочка, а затылок разворочен… разрывная пуля. Я будто окаменел. Поплакать бы, а не могу. Ком какой-то в горле…
С неба упала звезда и, казалось, утонула в море. Где-то в вышине пророкотал самолет, похожий на блуждающую звездочку, и было немного страшно за него, что он над морем.
— Для меня Николай Константинович всегда будет жить, — тихо и раздельно сказал Семен. — Когда трудно, я в мыслях с ним советуюсь, думаю. «А что бы он сделал?» Очень хочется на него быть похожим.
Они помолчали, каждый думая о своем.
— Ну, скажи на милость, — вдруг воскликнул гневно Володя, — что надо этим мракобесам? Читал сегодня в газете очередное выступление бесноватого американского сенатора… Что им надо? Кровь, грабеж, разрушение. Да наша Степанида Алексеевна — простая уборщица — не только благороднее и нравственно выше, но и мудрее любого их «государственного деятеля»!