— Мощная поддержка! — весело рассмеялся Веденкин.
— Артем — мой педагогический таран! — не без гордости заявил капитан Беседа, но, спохватившись, добавил: — Таран-то таран, а вот никак не отучу курить!
— Да, — потянулся к сумке Веденкин, — я вот письмо получил от нашего драгоценного Геши.
Боканова невольно кольнуло это сообщение. Втайне он сам ждал письма от Пашкова, надеясь, что хотя бы этим Геннадий снимет тот тяжелый осадок, который остался на душе воспитателя. Остальные уже прислали по нескольку писем, а Пашков все молчал.
— Вот, извольте видеть, — развернул двойной лист бумаги, стал пробегать его глазами Веденкин: — «Все время кажется, что в училище что-то оставил…» Да, — прервал он чтение и поднял голову, — конечно, у Пашкова уже произошла стычка со старшиной и следует глупейший вывод: «Логика, товарищ майор, здесь не в почете». Ну держись! Дам я тебе эту логику! — сердито погрозил он пальцем и спрятал письмо. — Я ему покажу логику, пусть только приедет! — повторил Веденкин, вставая. — Простите, пойду в первую роту на комсомольское собрание…
«Авилкина прорабатывают… — подумал Боканов и, глядя вслед удаляющемуся Веденкину, улыбнулся: — Ты и моих уже успел приворожить, хотя и заставляешь трепетать. Они всегда чувствуют, кто страстно заинтересован в их судьбе, и отвечают привязанностью».
Недавно Боканов узнал от старшины Привалова, что во время последнего педсовета Атамеев и Самарцев проникли в офицерскую шинельную, внимательно обследовали пуговицы на шинели Веденкина и, не удовлетворившись их блеском, здесь же начистили их до ослепительного сияния. Они почти закончили свою работу, когда были спугнуты не вовремя появившимся старшиной Приваловым.
Одеваясь после педсовета, Веденкин говорил назидательно Гаршеву:
— Учитесь, товарищ старший лейтенант: неделю назад пуговицы чистил, а они, видите, как блестят!
Он так и остался в неведении о действительных причинах такого устойчивого блеска пуговиц.
Виктор Николаевич лег в постель во втором часу ночи. Но не спалось.
«Интересно, как прошли выборы? Сейчас, наверное, уже подсчитали голоса».
Он встал, оделся, подсел к столу. «Подготовлю-ка я еще один урок, все равно не усну».
Работа настолько увлекла его, что все остальное отодвинулось куда-то далеко в сторону. Он с головой ушел в книги, перекраивал, переделывал композицию урока, выписал несколько мест из дневника Феликса Дзержинского, потом закончил доклад для офицеров о белорусской операции 1944 года и не заметил, как забрезжил рассвет.
После недолгого сна Веденкин тщательно выбрился, позавтракал и пошел в училище.
Первым, кто его встретил там, был Павлик Авилкин.
— Товарищ майор, поздравляю! Выбрали! — сообщил он, сияя круглой упитанной физиономией.
— А вы откуда знаете?
— Старшина Привалов в избирательной комиссии. Говорит: «Единогласно!» В одном бюллетене написано: «Хочу походить на своего депутата». Товарищ майор! — озорно сверкнул зелеными глазами Авилкин. — Наказ избирателей: добейтесь, чтобы по воскресеньям нас бесплатно пускали на постановки в Дом офицера.
— Э-э-э, милый мой, вы еще не избиратель и наказ давать не вправе! — отшутился Веденкин.
— Да, но я выступал на избирательном участке, пел с хором и даже танцевал. Значит, содействовал!
— Разве что так, — рассмеялся историк и пошел дальше.
Артем, слышавший этот разговор, подошел к Авилкину, сказал невинным голосом:
— Есть совет, Павлуша.
— Какой?
— Чаще одну надпись в трамвае читай.
Авилкин посмотрел вопросительно.
— Какую? — спросил он, не ожидая подвоха.
— «Не высовывайся».
Павлик нахмурился.
— Не остроумно!
— Как умею! Ну, пошли, пошли, любитель искусств…
У методического кабинета Веденкин увидел Гаршева.
— Поздравляю, товарищ депутат! — математик так энергично потряс руку Веденкина, словно что-то взбалтывал.
— Спасибо!
Они вместе вошли в еще пустующий кабинет, выбрали место у окна и в ожидании, когда придут остальные, повели оживленную беседу.
В кабинет один за другим входили преподаватели.
С повязкой дежурного по училищу показался в дверях капитан Беседа.
— Алексей Николаевич, на минутку! — окликнул его Гаршев и, встав, пошел навстречу.
Капитан поздоровался со всеми и тоже поздравил Веденкина.
— Вы обратили внимание, как стал полнеть Авилкин? — тревожным шепотом спросил Гаршев, и Алексей Николаевич, ожидавший чего-то другого, невольно улыбнулся.
— Нет, нет, вы напрасно улыбаетесь! — сердито помотал бородой Гаршев. — Это не смех! Даже лоснится! Надо ж что-то предпринять?
— Надо, — становясь серьезным, согласился капитан Беседа, — я и сам заметил. Ему следует дать гораздо большую физическую нагрузку, тренировать в беге.
— Ну, конечно, я ж и говорю! — сразу успокоился Гаршев. — А Самсонов надолго выбыл?
Самсонов где-то подхватил стригущий лишай и уже несколько дней лежал в гарнизонном госпитале, в соседнем городе.
— Надолго! — огорченно сказал капитан Беседа.
— Мы с Виктором Николаевичем к нему съездим, учебники отвезем, задания дадим.
— Когда? — обратился математик к Веденкину так, будто бы они об этом уже говорили и иначе быть не могло…
— Да можно завтра, — с готовностью согласился Веденкин.
— Договорились! — обрадованно воскликнул капитан Беседа. — Я у него был, парню, действительно, надо там заниматься.
— Так и решили, — плотнее насадив пенсне на длинный нос, заключил Семен Герасимович. — Пойду покурю.
Он сунул в рот папиросу, — она стала походить на сосульку, застрявшую в бороде.
— Трехчасовым автобусом завтра поедем, — уточнил он и направился к двери.
ГЛАВА VII
Яркое, словно и не осеннее солнце штурмует окна училища. Только на юге бывают в октябре такие дни и такое солнце.
Дежурный по роте Илья Кошелев придирчиво осматривает в коридоре пол. Он блестит, но Кошелев недоволен. Капитан Беседа предупредил: «От Авилкина примете работу только безупречную».
— Кто же так натирает? — спрашивает Илья у вооруженного щеткой, обнаженного до пояса Авилкина. — А ну, еще раз, да хорошенько! Чтоб смотреть можно было, как в зеркало. Чтобы ясно было, чему равен авилкочас!
— За авилкочас будьте спокойны! — с задором бросает Павлик, и его щетка мелькает еще быстрей.
День субботний, и уборка в полном разгаре.
Около Авилкина вьется Скрипкин. Ему не терпится рассказать о событиях в классе, о том, какой он отменный старший отделения. И, забегая наперерез щетке, Скрипкин торопливо сообщает:
— Из Атамеева разве получится офицер? Не получится! А я должен требовать…
Авилкин вспоминает, как его самого когда-то мучила мысль: получится ли из него офицер? И ему становится неприятен Скрипкин, а Федя вызывает жалость: «Еще ничего неизвестно. Я напрасно подтрунивал».
— Балаболка! — вдруг строго говорит он оторопевшему Скрипкину и останавливается, отирая рукой пот с лица. — Нет того, чтобы помочь Атамееву. И болтаешь, и болтаешь. «Я да я»! Слушать тошно! Ты заметил, чтобы я так хорохорился?
«Заметил», — едва не вырвалось у Алеши, но благоразумие спасло его от ложного шага. Он покорно вздохнул, сложил губы, собираясь свистнуть, но только беззвучно пошевелил ими.
По коридору промчался Артем.
— Счастливого дневальства, Авилка!
— Мите привет! — солидно отвечает Павлик, продолжая натирать пол, а сам думает: «Аллочку бы увидеть».
У Аллочки бирюзовые глаза и толстые золотисто-пепельные косы. Авилкин вздыхает.
— Я, может быть, позже зайду, — кричит он вслед Артему.
Каменюка сворачивает вправо и, услыхав чьи-то всхлипывания, оглядывается. За высоким баком с водой, уткнувшись носом в стену, плакал Федя Атамеев.