Майор Веденкин на уроке спрашивал:
— Вы обратили внимание, что сейчас печатается в газетах на месте прежних сообщений «В последний час»?
И так же, как в дни войны, сводки Информбюро, письма из дома и с фронта, рассказы взрослых объединяли ребят в одном стремлении быть полезными Родине, стать достойными ее славных дел, так и теперь неразрывной была близость суворовцев с народом-строителем.
Суворовцы чувствовали себя членами большой семьи, жили ее интересами, подчиняли ей свои личные устремления, ощущали свое место в великом народном движении вперед.
На этот раз гостем оказался знатный оружейник, имя которого хорошо известно всей стране. Он приехал в командировку. Зорин просил его прийти в училище. Неожиданно гость выбрал воскресный день и поэтому встреча, к огорчению Зорина, произошла лишь с тутукинцами, — остальные были в филармонии.
Высокого роста, с худыми костистыми плечами и белыми добродушными усами, гость сразу пришелся по сердцу ребятам. Понравились и волжский говорок, и веселые добрые глаза, и заразительный смех. Он сел за стол, предложил ребятам, будто подгребая к себе что-то: «Поближе, поближе, кружочком!» — и они с готовностью облепили его стул.
— Разрешите узнать, что вы сейчас изобретаете? — вынырнула на мгновение из плотной стены суворовцев рыжая голова Павлика Авилкина.
Капитан Беседа осуждающе посмотрел на него, и Павлик спрятался за спинами товарищей.
Гость хитро прищурил глаза.
— Это военная тайна, — понизил он голос, — но вам я, так и быть, скажу.
Ребята замерли, подались вперед.
— Я… — все затаили дыхание, ожидая откровений, на секунду простодушно поверив, что сейчас им сообщат великую тайну, — улучшаю оружие! — закончил Николай Васильевич и, откинувшись на спинку стула, тыльной стороной ладони разгладил усы.
Все понимающе заулыбались. Чудаки, захотели чего! Ясно, нельзя ему говорить, присягу давал!
— А у вас изобретатели есть? — полюбопытствовал гость.
— Так точно!
— Есть!
— Максим реактивный самолет сделал!
— Как настоящий!
— Каменюка электромоторчик собрал! Ему наш капитан помогал.
— Такой маленький, а крутится!
Николай Васильевич обрадованно сказал:
— Значит техникой интересуетесь? Хорошо, хорошо! Век наш требует высокой культуры и знаний, одной храбрости мало. А ну, покажите свои моторы и самолеты!
Тутукинцы немедленно притащили все, что у них было; объясняли, заводили, рассказывали:
— Мы летом на подсобном работали, и Максим придумал, как лучше поливать помидоры…
— А один раз, перед походом, — выдвинулся Артем Каменюка, — Максим смотрит, у винтовки бойка нет… А завтра стрелять (правда, холостыми). Что делать? Сейчас побежал в сапожную, гвоздь достал, отрубил на длину бойка и часть гвоздя, понимаете, ту, со шляпкой, вставил в отверстие боевой личинки…
— Понимаю, — сказал гость.
— А шляпка-то гвоздь задерживает в боевой личинке. Ясно? При спуске курка ударник под действием боевой пружины, — в голосе Артема послышались интонации капитана Беседы, — движется вперед, ударяет по шляпке, происходит выстрел.
— Ловко придумано! — похвалил Николай Васильевич. Максим скромно потупился. — Смекалка для военного человека — первое дело.
В дверях показался фотограф, присланный Зориным.
— Разрешите, товарищ Герой Социалистического Труда, разочек щелкнуть?
Гость охотно согласился, предложил Алексею Николаевичу место рядом с собой. Ребята притиснулись к ним, уселись на полу, стали позади. Артем примостился у ног гостя. Павлик прижался сбоку.
Николай Васильевич шутил:
— Знаю фотографов: щелкать щелкают, а карточки дарят редко.
— Мы вам обязательно пришлем, — заверили ребята.
— Смотрите, уговор дороже денег!
Уже прощаясь, гость сказал сердечно:
— Когда-то писатель Вольтер, под конец своей жизни, снедаемый заботами и мытарствами, жаловался: «Старость всегда приносит страдание». А вот мне, юные друзья, семьдесят восемь лет, но, кроме счастья, нет у меня других чувств. Приятно сознавать, что твой труд не пропал даром, что ты приносишь пользу любимой Родине. Я, сын рабочего и сам рабочий, благодаря Коммунистической партии смог применить свои способности. И пока бьется мое сердце, я буду служить нашему Отечеству, отдам ему остаток своих сил. Радостно знать, что оружие, над созданием которого трудились и трудимся я и мои соратники-конструкторы, находится в надежных руках защитников мира.
К гостю бочком придвинулся Артем. Протягивая «Дневник чести отделения», мальчик попросил так убедительно, что невозможно было отказать:
— Мы вас очень просим, напишите, пожалуйста, нам.
— С удовольствием. — Гость снова уселся и тонкими без нажима буквами написал:
«Уверен, что вы, наши будущие славные защитники, любовно станете ухаживать за оружием, в совершенстве овладеете им. Боевое оружие — это самое дорогое государственное имущество. Советский народ заботится о том, чтобы оснастить свою армию первоклассной техникой, самой мощной в мире. Оружие — это святыня для солдата, гордость советского воина. Изучайте оружие, берегите его. Оно имеет всемирную славу — умножайте эту славу!»
Дописав, он ласково посмотрел на суворовцев:
— Экая жалость, уходить надо!
ГЛАВА XVIII
«Отбой» — приказ спать — дают в десять часов вечера. Но и после отбоя, прежде чем уйти домой, офицеры обязательно заглядывают в ротную учительскую. И здесь непременно оказываются или Гаршев с Веденкиным, или Русанов с Бокановым, а то и все вместе.
— Суженный педсовет, — шутливо бурчит Семен Герасимович, поглаживая бороду.
Все устали, измотались за нелегкий день, а все же хочется поставить какую-то необходимую точку после напряженного трудового дня, перекинуться еще несколькими фразами, о чем-то рассказать, расспросить, вот и заходят «случайно» в учительскую.
Веденкин оживленно рассказывает:
— У меня тема была: «Год великого перелома». Я и спрашиваю у выпускников: «Если бы вы в составе рабочей бригады поехали организовывать колхоз, как бы вы местным активистам, вроде Макара Нагульного, стали доказывать, что следует создавать не коммуну, а сельскохозяйственную артель?» И что же? Правильно ответили! По сталинской статье «Головокружение от успехов».
Боканов резковато говорит Веденкину:
— То, что они увлекаются историей, превосходно, но вот что вы, Виктор Николаевич, теряете чувство меры, давая домашнее задание, это я решительно осуждаю. Вчера они должны были и по учебнику прочитать, и по «Краткому курсу», и законспектировать три страницы из «Вопросов ленинизма», и выписать полстраницы из сочинений Ленина. Чуть ли не половина вечерней подготовки ушла у них на историю. Я не признаю такой патриотизм учителя, когда он забывает о товарищах по работе, о других учебных предметах и реальных возможностях учащихся.
Веденкин вначале опешил от этого наступления, но потом стал оправдываться:
— Исключительный случай… В дальнейшем задания будут гораздо меньше. Но согласитесь, что историю они должны знать как следует, что этот предмет…
— …важен. Но важна и математика! — докончил Гаршев.
Веденкин понимающе взглянул на математика и расхохотался. Гостеприимно раскрыв портсигар, он протянул его офицерам. Боканов хотел было взять папиросу, но, вспомнив данный зарок, с сожалением отвел руку:
— Не курю… Бросил!
На минуту заглянул капитан Беседа: он дежурил по училищу и не успел днем узнать, как прошли уроки в его отделении.
— Что у меня? — поздоровавшись со всеми, быстро подошел Алексей Николаевич к Веденкину.
— Неплохо, — успокоил майор, — двоек нет.
— А тройки?
— Из шести опрошенных только две троечки…
— Это же очень плохо! — огорчился капитан Беседа.
Они решили встретиться завтра, чтобы поговорить обо всем.
Алексей Николаевич заметил в углу дивана молчаливого, чем-то расстроенного капитана Васнецова — преподавателя литературы. Несколько дней тому назад Беседа попросил его: