— Кто у него младший командир? — поинтересовался начальник училища.
— Сержант Ковалев.
И опять генерал внимательно посмотрел на майора, словно спрашивал: «Каков этот командир отделения? Не ошибся ли я, назначив его?»
— Хороший командир, — сказал Демин, — но слишком уповает на душеспасительные беседы и по-молодости, жизненной неопытности, чрезмерно полагается на собственные силы…
— Командирству надо учить, — осуждающе, как показалось Демину, сказал генерал, — а в характеры воспитанников привносить побольше металла… Так-то… Не хлюпиков растим…
Володя, действительно, очень верил в то, что после «такого разговора», какой был у него с Садовским, тот резко и сразу изменится к лучшему.
Но действия разговора этого хватило Садовскому не более чем на три дня.
Зайдя в ружейный парк, Ковалев остался недоволен пирамидой своего отделения и, приказав навести порядок, обещал проверить исполнение через полчаса.
Возвратившись после назначенного срока, Ковалев увидел, что курсанты почистили, смазали оружие, заново произвели уборку пирамиды. Только у Садовского трентик карабина был застегнут не так, как у всех, а курок не свернут.
Может быть, следовало не заметить этих «мелочей», не обострять сейчас отношения, когда они, казалось бы, только-только стали налаживаться и держатся на волоске? Но во всем, что касалось службы, Ковалев не в состоянии был идти на компромисс и сделал Садовскому замечание.
— Я… — начал было Садовский.
Ковалев остановил его:
— Вы невнимательны…
Олег вдруг озлобленно выругался и пошел к двери.
— Курсант Садовский! — властно крикнул Ковалев.
Садовский выжидательно остановился. Ковалев подошел к нему вплотную.
— Вы что хотите, чтобы я настоял на вашем переводе в другое отделение? — отчеканивая каждое слово, спросил он.
— Хоть к сатане на рога! — процедил Садовский, невидящими глазами глядя поверх головы Ковалева и решив больше не отвечать ни слова.
После отбоя Ковалев не сразу уснул: не давал покоя сегодняшний случай в ружпарке. Наверно, не так разговаривал, как надо. А что же делать теперь дальше?
Владимиру представилось: вот рядом с ним сидит Боканов.
— …Сергей Павлович, а как бы вы поступили? — спрашивает он своего воспитателя.
— Да поступать-то, Володя, тебе надо… Ты теперь воспитатель…
— Мне, конечно, но как?..
По существу, он принял от Боканова эстафету и теперь, как воспитатель, должен был пронести ее дальше. При всем том тяжелом и трудном, что приходилось испытывать в пехотном училище, была здесь и своя романтика воинского воспитания. Владимир чувствовал ее всем своим существом. Его увлекало желание добиться того, чтобы копаневы, садовские не повторяли его собственных прежних ошибок. Ему страстно хотелось передать им все лучшее, что сумел он вобрать в себя в Суворовском училище, чтобы умение преодолевать трудности стало их второй натурой.
Конечно, гораздо легче было бы отвечать только за себя. И в бою это легче. Ошибся, — плати своей кровью. Но если тебе доверена судьба людей, тогда возникает огромная ответственность… И чем больше начальник, тем, наверно, тяжелее такой груз ответственности. Именно, любя людей, оберегая их, такой начальник безжалостно взыскателен и к себе, и к подчиненным.
Пусть он, Ковалев, сейчас самый маленький командир, всего-навсего сержант. Но и ему должно быть присуще это чувство высокой ответственности…
Да, но Садовский, Садовский…
Хлестал в окно осенний дождь. Дневальный полушепотом говорил в телефонную трубку. А решение, такое решение, которое принесло бы успокоение, не приходило.
Может быть, увлечь Садовского военной техникой? Может быть, пробрать на открытом комсомольском собрании? Все придуманное казалось недостаточным для того, чтобы помочь Олегу.
В нем, действительно, было и хорошее. Владимир не кривил душой, говоря ему об этом тогда в классе. И резкая прямолинейность, и отвращение к заискиванию, и безжалостность в оценке самого себя — все это располагало к Олегу. Но как повернуть его на правильный путь? Да неужели же у него, Ковалева, так мало сил, что он не справится с первым же трудным случаем? Один! Без чьей бы то ни было помощи!
Но помощь вскоре пришла, и лишь тогда Владимир понял, как заблуждался он, самоуверенно избегая ее.
Помощь пришла в лице Демина. Майор долго наедине беседовал с Ковалевым, и он ушел от своего командира роты прозревшим. Теперь ему даже странным казалось, что он мог рассчитывать на успех единичных усилий. Разве он, со своим крохотным жизненным опытом, умнее, одареннее, опытнее тех офицеров, что не менее его обеспокоены судьбой Садовского, не сводят с него внимательных и требовательных глаз, тоже ищут пути? Не ясно ли, что им надо помогать, у них искать поддержки, спрашивать совета?