Ему хотелось изобразить памятник снизу, так, чтобы огромный собор на заднем плане казался игрушечным, а богатырь на пьедестале прорезал тучи своим шлемом.
Это было трудно, композиция не удавалась Сурков искал новую точку и опять ходил вокруг памятника, щурил глаза, склоняя голову то к одному, то к другому плечу.
В блокноте Андрей записывал свои наблюдения:
«Очень трудно уловить переход тонов при закате солнца. Все время меняется освещение. Пробовал нанести на красноватый фон сиреневые штрихи — получается грубо и неестественно; надо искать какие-то особые оттенки и тонкие переходы. Рисовал Семена Герасимовича — не удалась передача волос. Нужно давать не вертикальными линиями, а волнистыми, тогда создается впечатление вьющихся волос…»
Больше всего Суркова увлекали сюжеты из военной истории.
Боканов, внимательно наблюдавший за ростом способностей Андрея, уже не раз думал, что, возможно, из него получится незаурядный художник, — ведь учились в кадетском корпусе Федотов и Верещагин.
Боканову приятно было, что Сурков увлекался литературой, летом в лагерях взял второй приз по плаванию, а когда был объявлен конкурс на лучшее сочинение «Кому и за что Москва поставила памятники?», Андрей не только превосходно оформил внешне свою работу, но и написал ее умно и с сердцем. Вскоре после приезда Боканова в училище Андрей принес ему свой рисунок.
— Это Старочеркасск начала восемнадцатого века, — сказал он. — Я прочитал в одной книге его описание и вот таким представляю себе. — Волнуясь, Сурков развернул лист с рисунком.
Капитан увидел многолюдный казачий городок, вдали купол церкви, похожий на луковицу, корабли у пристани, подвыпивших полуголых казаков, идущих в обнимку посредине улицы, старого казака с люлькой в зубах, турецкого купца возле тюков товаров, дивчину, выбирающую бусы у рундука, мальчишку с прутиком, играющего около забора. И все это — яркие краски, своеобразные лица, движение и, казалось, переданный кистью гомон многоязыкой толпы — было настолько живо, что Боканов не удержался от похвалы.
— В городе есть очень хороший художник — Крылатов Михаил Александрович, — сказал он Андрею. — Отбери несколько рисунков, в воскресенье пойдем к нему в гости.
— А он свои картины покажет? — радостно встрепенулся Сурков, торопливо свертывая лист бумаги.
— Я думаю, покажет, во всяком случае попросим…
— Товарищ гвардии капитан, может быть, не стоит мои рисунки брать? Неудобно как-то… будто хвастаю… Первый раз придем.
— Нет, почему же, возьмем. Тебе полезно будет послушать замечания художника.
Крылатов жил на окраине города, в небольшом деревянном особняке, окруженном садом. Он радушно встретил Боканова и Суркова и, предупрежденный Сергеем Павловичем, сразу повел гостей в свою мастерскую.
— Это самое свеженькое, — сказал он, увидев, что Сурков не сводит глаз с пейзажей, развешанных на стене. — Я после ранения лечился в Горячем Ключе — там и написал. Вы были там? — спросил он у Андрея. И это обращение, как к равному, поразило Суркова. Он смутился, чувствуя на себе внимательный взгляд художника.
— Нет…
— Вы еще многое увидите, — уверенно сказал Михаил Александрович, проведя рукой по своим черным вьющимся волосам. — В Эрмитаже часами будете простаивать перед картинами, в Третьяковке целыми днями будете пропадать. Все замечайте, вбирайте в себя. Мы, художники, обязаны это делать!
«Мы — это он и обо мне сказал, — вспыхнув, подумал Андрей. — Неужели и я?..»
Сурков чувствовал, что лицо его горит, а сердце овевает сладкий холодок.
В углу мастерской стоял прикрытый простыней мольберт. На него Андрей то и дело поглядывал. Художник заметил это, но медлил подвести гостей к мольберту. Наконец, видно, и сам не выдержал.
— Над этим сейчас работаю, — сказал Крылатов, подводя гостей к полотну. — Не то получается! — воскликнул он. И во взгляде, брошенном им на картину, можно было прочесть и неудовлетворенность собой, и стыдливую любовь к своему детищу. Глаза его словно говорили: «Нет, я должен сделать это лучше, правдивей». И тут же отвечали: «Но у меня не получается». И восхищались: «А замысел, замысел! Ведь чудесный замысел». И обещали: «Я найду нужные краски!..»
Всю эту сложность чувств понял Боканов, Андрей же, не отрываясь, смотрел на картину.