Но Димка меня не слушает.
— Глаза подними вверх, — говорит он. — И внимательно посмотри в то место, где стена смыкается с потолком. Внимательно! — снова повторяет он.
— Я вам тут что, обезьянка экспериментальная? — возмущаюсь я.
Катька ржёт, едва сдерживается. А я сижу, как дура, с карандашами и смотрю в потолок. Не могу понять, что мы сейчас такое делаем.
— Язык верни на нёбо и глаза упри в потолок, — повторяет Димасик.
Оба они внимательно на меня смотрят, а потом друг на друга. Жаль, что не целуются, красивая была бы пара, я бы на них посмотрела. Ну и извращенка же я! А на самом деле действительно голова пустая, все мысли только о руках, глазах и языке. Хороший способ отбить желание думать.
— Ну что, работает? — спрашивает Катька.
— А сама-то как думаешь? — говорю. Типа, это так сложно проверить.
— Что у тебя в голове сейчас? Не жужжит?
Я опять начинаю ржать.
— А ну не смейся, а то сейчас пальчик покажу, — осаждает меня Димка. И это работает. Я сижу, как буддийский монах в позе лотоса, идеально пустая голова, никаких мыслей.
— Если будешь делать так целую неделю, хотя бы по пару минут в день, то к концу недели научишься выключать свои мысли и концентрировать на реальности.
— Можно уже язык назад возвращать? — спрашиваю.
— Можно.
Я кладу на стол ручки и карандаш, разминаю запястья.
— Помогло, — говорю. — Никаких мыслей, в голове такая чистота. Девственная. — Меня это слово смешит, но почему-то я уже не смеюсь. Наверное, я насмеялась, хватит уже, и крохотная грустинка в самом уголке сердце просыпается и напоминает о себе.
«Вика не с тобой». — И я опять готова заплакать. Отворачиваюсь в сторону, чтобы друзья не видели моих глаз. Стоп! Я опять думаю, а это значит, не подействовало. Ну и славно, мне нравится весь этот кавардак в голове, он веселит меня. Зато мне одной не скучно.
«Готовишься я к одиночеству». — Вновь этот внутренний голос! Я же тебя пощадила, будь нежнее со мной. А то, как враг. Люби меня, мы же с тобой одно целое.
«Хорошо», — соглашается он. Впервые он со мной согласен. Похоже, я смогу жить с собой в одном теле.
«Извини, — думаю я. — Прости меня и не обижайся. Я не буду больше пытаться тебя отключить».
Думаю, а сама понимаю, что нельзя больше такого делать. Все эти психологические тренинги — такая ерунда, и это при условии, что они безвредны. Менять свою личность я бы не хотела, пускай остаётся как есть. Ну и что то, что я дурноватая? Зато своя.
— Ну что? — спрашивает Катька. — Будешь такое целую неделю делать?
— А потом назад можно будет внутренний диалог подключить? — Я смотрю на Димку, он же, типа, умный. — Есть такое упражнение?
— Не знаю, — говорит. — А зачем тебе?
— А что, если мне не понравится жить без внутреннего диалога? Может, мне нравится говорить с самой собой.
— Юль, о чём ты? — Катька сводит брови, и мы смеёмся. Действительно, нашли какую-то дурь на Ютубе и паримся из-за нее. А я ещё испугалась, что это сработает. На самом деле мне всё в себе нравится: и эти мысли постоянные в голове, и всё, чем живу, как чувствую. Мне нравится, какой меня создал Бог или эволюция. Кто бы это ни был — спасибо тебе, я такая, как хочу быть. Это такое счастье — принимать себя такой, как есть!
Пиликает телефон. Я, счастливая, беру трубку и слышу Сашкин голос.
— Юль, привет!
— Привет, — напрягаюсь я. И улыбка сразу куда-то пропадет.
— Ты как там? Вика говорила…
Я не даю ему закончить:
— Всё нормально, спасибо, что заботишься обо мне.
— Кто-там, что там?.. — шепчет мне на ухо Катька. Но я жестом прошу её помолчать.
— Т-ч-ч-ч, — говорю. Встаю и отхожу немного в сторону. Катька и Димка смотрят мне вслед.
— Просто мы давно не созванивались. Ты обещала неделю не звонить и сдержала своё обещание… спасибо.
На меня снова накатывают тягостные воспоминания. И одна единственная слезинка стекает из моих глаз. Мне уже не смешно, совсем не смешно.
— А почему она сама не позвонит? Я так соскучилась! — Закрываю глаза, чтобы не плакать.
— Юлечка, что с тобой? — спешит ко мне Катька, но я жестом её останавливаю.
— Всё в порядке, всё в порядке, — шепчу я. — Дай поговорить.
Выхожу на лестничную клетку.
— Саш, я проплакала все эти дни, мне тяжело, мне так тяжело! — Ещё одна слезинка. Я не могу контролировать свои глаза.
— Юлька, не начинай, ты же сама всё знаешь … — Сашке тоже тяжело говорить. — Мне нелегко пришлось после того, как ты меня бросила.
— Ну в чём я ещё виновата?! — кричу на него. — Прости, я родилась такой, мама и папа недостарались.
— У тебя замечательные родители… — осекается он, но вспоминает, что отца моего в глаза не видел. — Замечательная мама, не наговаривай на неё.
— Но что мне прикажешь делать… что мне делать? — реву я. Хорошо, что я одна и вокруг никого нет. Я подхожу к одинокому окну, чтобы никто не видел моих слёз.
— Юль, ты что плачешь? — шепчет в трубку Сашка. — Прости, не хотел портить тебе настроение. Не надо было мне звонить.
«А может, со мной вообще не надо никому общаться? Отослать меня на необитаемый остров, чтобы я не страдала и никому не делала больно? Ну в чём я так провинилась?»
— Нет, надо, звони хоть иногда, пожалуйста… мне становится легче, как ты позвонишь. Но как вспомню, что ты её целуешь…
«Целуешь и не только. Целуешь и не только», — просыпается внутренний голос, который я всеми силами старалась заткнуть. Похоже, он и так слишком долго молчал. Настало ему время разговориться и сделать мне ещё больнее.
Глава 23
— Ты что, ревнуешь? — удивляется Сашка. — Дурочка! — Это так по-доброму звучит! — Юлька, я по тебе скучаю.
— Прости, что не могу сказать тебе того же.
— Я давно уже простил.
Улыбаюсь сквозь слёзы.
— Пусть она мне позвонит, — прошу.
— Юль, не начинай, ты же знаешь…
— Умоляю тебя! Хочешь, на колени перед тобой стану — прямо здесь в коридоре?
— А где ты?
— В студенческой столовой, возле лестницы.
— А-а-а, наше место.
— Са-а-аш, ну прости ты меня… кроме того, у тебя есть Вика. — Произношу её имя и осекаюсь. — А у меня никого нет. Никого, одна я. Одна на всём белом свете. Боже, как же мне не хватает сейчас любви!
— Я поговорю с ней, — как-то неуверенно отвечает Сашка.
— Спасибо, Сашенька, — говорю я и понимаю, что стою тут и рыдаю. И ничем не могу остановить слёзы. — Прости, но меня сейчас друзья ждут.
— Да ничего страшного, всё нормально.
— И прости, что не смогла стать твоей единственной…
— Я прощаю тебя, звёздочка моя.
— Ты вспомнил нашу с тобой песню? — сквозь слёзы улыбаюсь я, а он напевает…
— «Поздно мы с тобо-ой поняли, что вдвоём вдвойне веселей, даже проплывать по небу, а не то что жить на земле-е…»
— Ну хватит, хватит, — улыбаюсь я. — Мне ещё слёзы вытирать.
— Давай, Юлечка, иди к своим друзьям. Пока. — И не кладёт трубку.
— Пока.
— Прощай. — Как-то слишком фатально это звучит.
— Прощай. — И зачем я всё повторяю? Что, у меня своих слов нет?
— Знаешь, кто бы что ни говорил, а для меня ты навсегда останешься моей Юлечкой. Люблю тебя!
— И я тоже тебя люблю. — А про себя добавляю: «Я вас обоих люблю… пожалуйста, Вика, позволь мне вернуться. Ну позволь, пожалуйста! Зачем три юных сердца должны страдать? Я буду хорошо себя вести, обещаю, я буду хорошей девочкой!». Я уже рыдаю и не могу остановиться. Довела себя до слёз, ещё и в людном месте. И о чём я только думала?
Кладу трубку, оборачиваюсь. Передо мной стоит Катька, она всё слышала, весь разговор. Мучительно вспоминаю, не ляпнула ли я чего-то лишнего.
— Кто это был? — спрашивает она. — Сашка?
— Может быть, — уклончиво отвечаю я, достаю зеркальце и начинаю подкрашиваться.
— Юль, посмотри мне в глаза. — Она хватает меня за плечи и крепко сжимает. Мне больно.